Анна Кремпа - Долины Авалона. Книга Первая. Светлый Образ

– Мы уже не маленькие! И что значит, “ни шагу”?.. Где хочу, там и играю, есть ли тебе дело?

– Да, есть, Майкл. Вы сейчас же заходите и пьёте с мамой горячий чай. Нечего в такой мороз на улице торчать.

Я посмотрел на свои руки в перчатках без пальцев и вдруг из моего носа упала капелька – красная и горячая… В носу стало щекотно, и я засмеялся. Но Майк почему-то обернулся, воскликнув с разочарованием:

– Что?.. Опять?! Но он же обещал, что этого больше не будет!

– Ты о чём?.. – Спросил я и вдруг понял, что мне очень сильно поплохело. Верней, я ощутил, как ноги становятся ватными и роняют меня на твёрдую землю. Всё, что я мог помнить, были лишь руки, не успевшие меня поймать – руки лучшего друга… И голос. Он называл меня “рыжим пером”.

Я не понимал тогда, что это у меня не в первый раз. Но с того самого раза я перестал терять свою сокровенную память. Мне было важно узнать, зачем мы сжигали дневник. Зачем же мы… делали это?.. Лишь бы не забыть спросить всё у Майка.

Очнулся я на его плече. Солнышко мягко озарило моё лицо и повелело открыть глаза, ловя в нежных лучах капельки пылинок, витавших в машине, что вёл сейчас мой папа, а мама рядом смеялась и обсуждала нашу прошлую поездку к Миднайтам. Приподнявшись, я в ужасе понимаю, что никак не мог оказаться тут просто так. Майк меня пугает своими словами, отчего я моментально выпрямляюсь.

– Что, выспался, негодяй? – бурчит он.

– Ах?.. И долго я спал?..

– Почти всю дорогу. С ума сойти, так скучно с тобой мы ещё не ехали!

– Погоди, я… кое-что проверю. Кивики? – вызываю голограмму-помощника перед собой. – Кивики, убери голограмму, перейдём на голосовой поиск.

“Слушаюсь. Что вас интересует, Йован?”, – проносится из устройства мини наушника мягким тоном.

– Когда я в последний раз включал тебя?..

“Вы включали поиск два дня назад”, – это был именно тот ответ, в котором я нуждался. Пусть никто не удивился моему вопросу, но для себя я знал точно: эти два дня после того обморока я совершенно не помнил, так как не присутствовал в своём теле…

Но, к счастью, поездка обещала быть интересной, поэтому я решил забыть про это маленькое недоразумение и просто насладиться ей. Не все же выходные мне мучить себя догадками? Тем более… со мной это не впервые. Возможно, что меня после таких признаний вообще по врачам затаскают – так чего бы и не расслабиться, может само собой всё пройдёт?..

Никто не был против прогулки на фуникулёре, той же канатной дороге, только с закрытым вагончиком для большего удобства и, естественно, для такого сборища, как две семейки с вечно неспокойными ребятами. Во мне было безумно много энергии, которую я даже и не скапливал, а просто открыл в себе по прибытии на эту горнолыжную базу. На сам фуникулёр мы ещё попасть не успели, но уже туда выдвигались.

Шин, моя младшая сестрёнка, каталась здесь с самого детства. До её рождения, мой дядя Аарон занимался тут лыжами, а моя тётя Мириам (его будущая жена), как раз была его тренером. Они полюбили друг друга, создав семью. И вот до сих пор они живут в этих горах, выкупив во владение всё это место.

Дядя промышляет кузнечным делом: холодное оружие, железные ограждения и прочие изваяния Аарона являются воистину тонкой работой, проделанной со вкусом и толком. Вспоминая про его кузницу, в далёком детстве я ещё не понимал всей опасности находиться там. Приезжая в гости к Миднайтам, все мои вылазки туда почему-то не поощрялись родителями, но славный дядя Аарон лишь смеялся над их переживаниями, хлопая покатые плечи моего отца своей увесистой, большой ладонью. Они знали, что такие игры могут добром не кончиться. Но попробуй докажи это дошкольнику, любящему блестящие предметы с азартом самой настоящей сороки.

Я тогда сам не знал, что делаю и зачем.

Вывел маленькую Шинни под ночь из дома, мы тайком пробрались в кузницу, стащив ключи от потайного ящичка с уже готовыми изделиями – воспоминания так и роились сейчас в голове от пролетающих мимо пейзажей – а у младшей открыть увесистый замок так и не получилось, а то конечно, куда там, когда тебе и семи лет ещё нет. И потому я перенял это дело на себя. Иногда думаю, да даже радуюсь, что оно всё так и получилось. Открыть замок-то я смог, но руки мои полноценно целыми оттого не остались. Попытавшись снять понравившийся брелок с нижней полки, что висел на крючке, я растряс весь шкаф и пару ножей и клинков едва не приземлились мне сверху на голову, успев оставить, где короткие, а где не совсем, багровые следы на руках. Не глубокие, но я испугался как свинюшка, завизжав с той же интонацией и высотой голоса, заставив сестру поначалу закрыть уши, и только уже потом застыть от нашего совместного испуга.

– Йови, ты не плач, братик, нам же влетит сейчас, все сбегутся и тебе не видать больше дядюшкиного дома. Тебя больше не привезут к нам погостить, Йован, – она говорила с трудом, так как вид был не самый спокойный для ребятишек наших лет. Я тогда сжал зубы, почувствовав солёный привкус в горле, да зажмурился, не захотев смотреть на полосы и ссадины на выпяченных до сих пор вверх руках. Потому редкие капельки свежей крови закатывались мне за воротник. Как такое вообще могут не заметить мама с папой? Как Аарон не заметит красные разводы на паре-тройке своих изделий? Да как вообще я один с этим справлюсь, никому не сказав? Вопрос за вопросом всплывал в моей голове, но я не отваживался спорить с сестрой, мне не было понятно до конца, что родители ругать не станут, а лишь помогут. За любопытство меня чуть, в прямом смысле, носа не лишили, наказания такого было явно достаточно. Да и беды обычно сближают, если же, конечно, нет виновника среди близких людей. – Ты можешь найти что-нибудь, чтобы смыть это всё со своих рук, снегом не получится, как думаешь? Может сбегаем в лес? Там много снега, там уже горный пояс идёт. Сбегаем?

– Шинни! Мне жутко больно, ты видишь, мы соврали, и я поранился… Давай пойдём всё рассказывать?.. А… А если мне руку отрежут?!

– Не будь таким трусишкой, разве тебе отрезают по руке с каждым порезом? – я тогда подумал даже, что живу последний день, я никогда ещё не видел столько ран на своём теле, меня до сих пор пугает блеск тех прекрасных лезвий, острозаточенных, режущих бумагу при одном лишь прикосновении. Шин всегда плохо понимала чужую боль, она в том возрасте ещё беспокоилась только о том, что скажут, что подумают и что будет. А для меня было важно, что происходит именно сейчас. И тогда для меня “сейчас”, как слово, было синонимом того страха, что я испытывал.

Соглашаюсь с сестрой, а она бросает ключи у потайного ящичка в стене, прямо на пол, да выбегает со мной к сугробам. Помню, как с облегчением засунул сразу две руки в снег, как вдохнул кристально чистый горный воздух в свои натруженные всхлипами и криком лёгкие, как сестричка присела рядом и приобняла меня со спины, повторяя, какой же я неуклюжий малец. Она молчала, покуда я не вытащил руки и не отскочил с повторным ужасом, да так, что Шин повалилась назад и угодила по скользкой дорожке в сугроб напротив, откуда торчали теперь её руки в розовых полосатых перчатках, да увесистые рельефные башмачки на миниатюрных каблуках.