Михаил Темнов - День восьмой

– Вы не ошиблись. Для европейцев это дикость. Для нас главное условие – человек должен быть погребён в первые сутки после смерти. Это закон. Некоторые индусы привозят из всей страны умирающих родственников в Варанаси. Но не всегда небеса благосклонны. Бывает, что в ожидании смерти они неделями страдают под открытым небом.

– Какой кошмар! – воскликнула Мэри.

Радж понимающе улыбнулся.

– Если вам неприятно, я не буду продолжать. Просто смотрите. А если что-то будет непонятно – спрашивайте. Я объясню.

– Что вы, – просительно сложила руки Мэри. – Извините, что я назвала происходящее кошмаром. Для нас, конечно, всё это, – она долго искала слово, – непривычно, но продолжайте, пожалуйста. Знать, так уж всё! Да, Майкл?

Майклу не оставалось ничего другого, как кивнуть и выдавить из себя:

– Да, да, это очень познавательно…

– Теперь перейдём к финансовой стороне ритуала, – продолжил Радж. – Увы, мы живём по законам не только духовным, небесным, но и земным. У нас уважение к усопшим упирается в кредитоспособность родственников. Церемония погребения весьма затратна. Большинство населения – люди бедные. А на сожжение требуется пять килограммов сухих дров на один килограмм живого, если так можно выразиться, скорее, покойного веса. В среднем, это до четырёхсот килограммов дров. Их покупка в среднем обходится долларов в триста. Богатые могут себе позволить дрова подороже: из сандалового или других дорогих сортов дерева. Ещё одна затратная часть – живые цветы для погребальных венков. Порой их общий вес составляет двести килограммов! Сюда следует приплюсовать и услуги брахмана, транспортировку и другие более мелкие затраты. В итоге по среднему разряду похороны могут обойтись в две-три тысячи долларов. Сэкономить, если позволительно так выразиться, можно только на усопших монахах, детях и беременных. Их отправляют в воды Ганга без сожжения. Они считаются уже очищенными страданиями.

– Впечатляет! – заключил Майкл. – Но всё же, что такое Гатхи?

– Это ритуальные набережные Варанаси, которые растянулись на восемь километров. В день здесь сжигается до тысячи тел…

– Господин с госпожой не желают воды? – послышался вопрос на ломаном английском.

Словно из-под земли вынырнул смуглый мальчуган с хитрыми бегающими глазами-угольками. Он протягивал две бутылки с водой.

Майкл полез в бумажник за деньгами.

– Не рекомендую! – вмешался Радж и что-то сказал мальчишке, который, кивнув, быстро исчез.

– Почему? – не понял Майкл.

– Сейчас… – сказал гид.

Они вышли на поминальную набережную. И остановились.

Набережная пылала. Сотни костров горели тёмным тяжёлым огнём. Клубы дыма косо поднимались вверх. Тут же, в водах Ганга люди мылись, некоторые пили воду, другие набирали её в ёмкости и бутылки для питья. Дополняли это фантасмагорическое зрелище коровы, которые флегматично бродили среди людей в поисках пищи. Майкл оторвал взгляд от общей картины и прислушался к тому, что говорил Радж.

– Дизентерии от предложенной водички не было бы. Местные пьют – и ничего. Но вы – гости. Вам не надо, – напомнил недавнее предложение ушлого торговца водой Радж.

– А как это вообще можно пить? – негодовал Майкл. Его передёрнуло. Мери побледнела и не находила слов.

– За многие столетия здесь выработался стойкий иммунитет к инфекционным болезням. Правда, ходит слушок, что европейские врачи проверяли здесь воду, проводили исследования, но ничего вредоносного в водах реки не обнаружили. А поскольку объяснить этого не смогли, то и не обнародовали результаты. Некоторые считают, что вода обеззаражена серебром, которое попадает в эти воды. Но если бы там было богатое месторождение, то вряд ли Индия стала страной третьего мира. Но мы-то, местные, знаем, что воды очищает наша вера.

Майкл и Мэри молча переглянулись. Втянуться в дискуссию о вере несложно, а вот выбраться труднее, легче просто закрыть неудобную тему.

Неожиданно до них донёсся хруст. В нескольких десятках метрах стая бродячих собак обгладывала трупы людей и коров, вынесенные на берег. Чуть в стороне трудились неприкасаемые мужчины-прачки. Неподалёку высились горы мусора. А между ними суетились местные женщины, которые сортировали отбросы, собирали коровий навоз, который сносили для просушки на священные стены Гатхи.

Радж уловил взгляд разом замолкших американцев и коротко прокомментировал:

– Использовать надо всё. Навоз пойдёт на топливо… Оно очищает и согревает. На этом пятачке сейчас работает несколько каст. Самым низшим, неприкасаемым, разрешено только собирать мусор. Другим – стирать. Все они непримиримы между собой. Появление человека из другой касты в месте их промысла недопустимо. Это Индия! Своя мораль, культура, свои ценности. Иностранцам здесь сложно. Надо знать многое и понять. И полюбить. Если открыть сердце и отбросить предубеждения, это получится.

– Неприкасаемые! – сказал Майкл. – Почему?

– XX и XXI века ознаменовались борьбой за равноправие всех и вся, начиная с прав женщин, детей и домашних животных, – ответил Радж. – Результаты этой борьбы у многих вызывают гордость. Индия, несмотря на технический прогресс, всё ещё живёт традициями предков, разделяя людей не по качествам, а по праву рождения. Каста неприкасаемых, которая так заинтересовала вас, Майкл, составляет 20% от всего общества. И они, как это ни дико для вас звучит, не имеют почти никаких прав.

– Как можно? За что? – искреннее удивился Вебер.

– Индия кастовая страна. Её общество, несмотря на прошедшие тысячелетия, по-прежнему делится на учёных-брахманов, воинов-кшатрий, земледельцев-вайшьи и шудр-слуг. Представители этих групп могут взаимодействовать друг с другом – вот только контакты с шудрами – крестьянами, даже владельцами больших участков земли, считаются нежелательными.

Ближе всего к неприкасаемым стоит каста шудр, которые веками занимались тяжёлой и грязной работой. Они работают на необходимых социуму должностях: кузнецами, плотниками, винокурами, каменщиками и музыкантами.

– А музыкантов за что? – возмутилась Мери, но ответа не получила. Радж сделал вид, что не услышал вопроса.

Что же касается касты неприкасаемых, то они находились за пределами общественного деления Индии. Их удел – уборка мёртвых животных, чистка туалетов, выделка кож. Для них закрыты двери храмов. И они ничего не могут сделать со своим положением, которое получили при рождении. Им строго воспрещён вход во дворы домов любого из членов высших каст. Нарушителя на месте ждёт быстрая расправа.

– Я слышал, что неприкасаемых боятся, – произнёс Вебер.

– Да, их не только презирают, но и боятся все остальные касты. Особенно брахманы. Если неприкасаемый дотронется хотя бы до края одежды, то брахману придётся провести долгие годы в попытке очистить запятнанную карму.