Михаил Темнов - День восьмой

– Исполните предначертанное!

– Какое? – Майкл остановился.

Увидев, что Майкл не понимает, в чём дело, Радж объяснил:

– Великий Шам Хашнипура распорядился, чтоб поминальный огонь зажёг чужеземец, который подойдёт к поминальному костру, когда зажгут факел.

От услышанной фразы Майкла передёрнуло. Откуда покойный мог знать, когда к костру подойдёт именно он? Ведь он мог где-то задержаться или оказаться на этом месте раньше. Но пришёл именно сейчас. Откуда узнал это старец? Он что и мёртвый манипулирует? Заставляет Майкла исполнить предначертанное, а значит, определённое судьбой. Этого Майкл не ожидал! Это стало для него ещё одним уроком, полученным от блаженного старца. Даже находясь за гранью жизни, Шам Хашнипура принуждал его думать о сложности бытия и поверить в сказанное в отеле.

– Возьмите факел и зажгите костёр. Вам оказана большая честь!

Майкл, как во сне, подошёл к пирамиде из поленьев и опустил факел.

Сухие дрова вспыхнули, огонь обежал вокруг сооружения, осторожно касаясь его, будто пробуя на вкус. Пахло ароматным деревом, сизый дымок струился, разворачивая колеблющуюся голубую кисею вокруг костра, ограждая происходящее от остального мира.

Все предыдущие впечатления и недавнее нервное возбуждение улеглись, ушли куда-то далеко, смазались и растворились в ароматной дымке. Было только то, что происходило сейчас. Всё остальное не значило ничего.

Время растянулось, стало течь медленнее. Майкл видел робкие пальчики огня, которые подбирались к живым цветам, устилавшим особым образом сложенные дрова. Розовые и жёлтые лепестки пытались уклониться от опасной ласки, сжимались, силясь отодвинуться, но пламя упорно тянулось к ним. Оно уже пылало в полную силу, радуясь и играя, заставляя цветы отдавать в последние минуты жизни чудесный аромат.

«Какой странный и сильный запах», – подумал Вебер.

Он стоял перед огромным костром. Был огонь и был он, Майкл. В какой-то миг его сознание стало кристально чистым и сконцентрированным. Ум теперь созерцал, наблюдал и анализировал. Но как-то отвлечённо, со стороны. Такое с Майклом было впервые, но воспринималось как должное. Внезапно Вебер оторвался от земли. Вокруг было бездонное и близкое небо, в котором он плыл, поднимаясь вверх. Он мог лететь в любом направлении и с любой скоростью. Но он летел медленно, хотел всё рассмотреть. Задержался над костром, рассматривая его с высоты.

Огонь пожирал дрова снаружи, оставляя внутри нетронутое пространство.

Сверху костёр напоминал гигантский цветок с колеблющимися живыми лепестками, которые то раскрывались, то сжимались, свиваясь в бутон, временами закрывая усеянный цветами центр, где лежал странный старик, отправляющийся в неведомый путь.

Майкл устремился выше. Под ним уже плыли безучастные облака. В разрывах просвечивали костры, блестела река. Краем глаза заметил какие-то полупрозрачные фигуры, которые вместе с ним летели вверх. Остановился, чтобы рассмотреть внимательней. Некоторые из них были призрачными, таявшими по мере удаления от земли, другие имели более чёткие очертания и плотность. Одна из фигур была почти материальной. И если остальные было трудно рассмотреть, то это был мужчина средних лет с искажённым мукой лицом. Он не хотел вверх, изо всех сил сопротивлялся, пытаясь опуститься. «Наверное, это то, о чём говорил Радж, – подумал Майкл. – Душа не покинула тело. Или он просто был слишком привязан к земной жизни».

Майкл легко взмахнул руками и устремился выше. Ещё выше! Здесь начиналось что-то вроде миражей. Сначала они были бледными и едва видимыми, потом обрели цвет и таяли, сменяясь другими.

Вебер остановился. Внезапно всё исчезло. Он находился в кромешной тьме. Пустота и холод были неприятны. В обрывках вспыхивающего вдали света он видел сотворение Земли. Планета стонала, извергая огонь, поднимались континенты, океаны наполнялись водой. Это рождение было безжалостным и страшным. Но необходимым. Стало светлее и Майкл увидел, как на его глазах менялось то, что учёные позже назвали эрами. Горы росли и проваливались в ущелья, вулканы заливали лавой окрестности и покрывали пеплом землю, моря меняли конфигурацию, реки прокладывали русла.

Всё сменялось быстро и, казалось, бессистемно. Но этот хаос постепенно, но неуклонно выстраивался во что-то более понятное. Гигантские деревья и животные соседствовали на заросших травой площадях, не тронутых цивилизацией. Туман рассеивался, и стало видно ночное небо, усеянное звёздами. Появились более мелкие животные. Над юной землёй кружили космические корабли, иногда ненадолго задерживаясь на её поверхности. Временами до земли долетали не только молнии, но и громы сражений высокоразвитых цивилизаций.

Майкл видел, как зарождались жители Земли, похожие и не похожие на людей. Иногда они были гигантского роста, иногда – маленькие, гораздо меньше современного среднего представителя Homo sapiens. Маленькие предпочитали горы. У него создалось впечатление, что они и жили где-то в горных пещерах. Только теперь ему стали понятны размышления и сказки по поводу русалок, леших, болотных жителей, вампиров, чудовищ, скрывающихся в озёрах. Было любопытно, но задерживаться он не стал. Вновь потянуло вверх.

Выше было что-то наподобие облаков, больше похожих на пух. Тёплое, податливое, оно переливалось такими нежными оттенками, каких он никогда раньше не видел. Розовато-палевый плавно перетекал в сиреневый с сапфировым переливом, оранжевый был, скорее, неуловимо персиковым, матово-пушистым. Майкл раздвигал эту мягкую приятную субстанцию руками, взбираясь выше.

Зыбкая поверхность того, что было похоже на облака, наконец кончилась. Он вынырнул из неё и оказался на мягко колышущейся поверхности, которая, тем не менее, держала его достаточно прочно. Символы больше не мелькали, небо сияло лазурью, хотя солнца он не заметил. Зато чётко обрисовались три цифры: тройка, шестёрка и девятка. Потом появилось число восемнадцать. Единица превратилась в большую стрелу, которая, будто выпущенная из лука, умчалась в небо и исчезла, как будто прорвав его ткань. Прореха расширилась и на Майкла уставился огромный глаз.

Глаз пристально и испытующе вглядывался в него. Казалось, он видит его насквозь, со всеми его поражениями, победами, недостатками и достоинствами. Это немного напрягало, но не напугало. Где-то внутри сознания он понимал, что так надо. И тут же почувствовал себя открытым настежь. Не в физическом, а в моральном смысле.

Глаз наблюдал за ним на протяжении всей его жизни. Он вытягивал воспоминания. И Вебер превращался то в маленького мальчика, который горько плакал над умершим воробьиным птенцом, выпавшим из гнезда, то в юношу, которому пришлось солгать. И он не мог простить тому юноше ложь, пока другие события не стёрли память о ней. Глаз неожиданно подмигнул и закрылся.