Юрий Слобода - Дорогами совдепии

– У нас быть богатым неприлично. Не в деньгах счастье. Христос пришёл в мир, как бог бедных. Что может дать один неимущий другому – райскую мечту.

– Учитесь мечтать, братья! И возлюбите ближнего. Неля и Лера сияли, обнимая своего желанного наставника.

Тут и Патриарх притчу зачитал:

– Приходит в лес добрая Бурёнушка с молочным выменем. Глаза мягкие, бок лаской лоснится. Созывает она колокольчиком серого брата. Сбежались волки, на хвосты сели, языки вывалили. Слушают.

– С миром к вам пришла я и того вам желаю – говорит она.

– Возлюбим же ближнего!

– Как здорово травку пощипывать, – продолжает.

– Былинка к былинке, сочная, калорийная, во рту тает.

Тут и заяц вьюном вьётся у копыта.

– Дело говорит травоядная. Я пробовал, вкуснотища, за уши не оттянешь. Дружить давайте, серые братья!

Зацепил белым клыком волчара травушку-муравушку. Пожевал. Желудок вывернуло, слезой прошибло. Корову за шкуру:

– Ты что, ведьма рогатая?!

– Рубай её, братва!

Одни рожки да ножки остались. Хорошая была корова. Зайцев любила.

– А что, насчёт «Не желай жены ближнего?» – поинтересовался пунцовый гармонист. Лиловый глаз его, как злобный «верлиока», пробирался за пазуху хорошенькой Неле. Она закусывала наливным яблочком. Талия её извивалась змейкой, попа искушала. Гуго сунул глаза под очки.

– Вот я, не желаю ничьих жён, – изрек Слава.

– Это они меня желают.

– А любовь к ближнему? – поинтересовался Патриарх.

– В мудрых цивилизациях древнего мира женщина – воин. Амазонка. Охотница и добытчица. Смотри, как они охотятся за гармонистом. Я тоже имею свой прайд. Разве они не светские львицы?

– Советские львицы! – подтвердили разом девки.

Слава стряхнул пепел с подушки, прошёлся глазами по слушающей аудитории.

– Это закон джунглей.

– Закон цивилизованных джунглей, заметьте.

– Только любовь к равным – классическая мораль цивилизации.

– А была такая цивилизация? – поинтересовался Андрей.

– Конечно, Атлантида. Воины Света.

– Воины и войска – остолопы силы. Сошлись на поле брани. Порубали башку друг другу. Не для того голова дана человеку.

– Воевать будет не нужно, когда победишь всех!

– Может сначала победить себя?

– И тогда наступит коммунизм?! – торжествовал Никита.

В этой подвальной комнате материализовалась мечта Никиты. Правда, на время, пока изобилие льёт рекой.

Перед взором Никиты всколыхнуло волной мираж. Над пенистыми водами Азовского моря «Летучим голландцем» зависал пузатый броненосец «Очаков». Браво чеканили революционный шаг матросы. Пролетарский гюйз ветер полощет:

– Куда, братцы?

– К коммунизму шуруем!

Никита бескозырку в ладонь и за ними.

– Так и мне ж туда!

На палубу скок. Пароход трубой натужится, гудок даёт. Братва карты в планшеты заправляет. Штурман с боцманом в фарватер дуют. Никите заданье дали, водкой приборы протирать.

– Даёшь эру милосердия, и всеобщего равенства!

И к братьям по разуму, повышать пролетарскую сознательность.. Большому кораблю, как говорится, большая торпеда.

Опять на земле он. Столовым ножом, как кортиком, орудует. Помогает Лере картошку чистить. Закручивается локоном чёрная кожура картофеля, шлёпаясь на пол. А из кастрюли прусачок рыжим перископом шевелит. Готовится брать его на абордаж. Манит хлебосольный русский стол заморского таракана.

Прошагал как-то суворовский солдат бравым маршем за кордоны Пруссии. Неприятеля в берлогу загнал. Бивуак разбил, дымом закусывает. А прусачок к нему в ранец – прыг. Ливонским мундиром похваляется. Он его, как фаворита, в Санкт-Петербург и доставил. И разбежались они по кастрюлям: «Матка, млеко, яйки!» Русь всех прокормит.

Очередные ёмкости появились на столе.

– Откупоривай пузыри, Гуго-сапиенс – скомандовал Слава.

В дверь робко постучали. На пороге возник печальный Костя Вижульман, мягко переминаясь с ноги на ногу. Валенки, как два облезлых сибирских кота, жалко тёрлись об потёртый половичок.

– С Новым Годом. – изумлённо произнёс хозяин. А мех баяниста выпустил ноту душевного страдания.

Великий русский классик граф Толстой любил бродить босиком. В крылатых сандалиях путешествовал Меркурий. В сагах, странствующие нибелунги истаптывали железные башмаки. В русской былине фигурируют чудо-сапоги. Но о валенках ни гу-гу.

– Ладно, не прикидывайся валенком, рассказывай – зычным басом протрубил Патриарх. А меха баяна зарыдали.

Костя скупо изложил похмельную одиссею. Его выслушали и налили, успокаивая.

– Выше голову. Вождь мирового пролетариата в валенке весь тираж «Искры» конспиративно в Россию перетаскал.

– Валенки снять можно, а то жарко?

– Валяй.

Русская душа вообще – потёмки. Продирается она сквозь дебри дремучие. За одним голенищем – мудрость житейская. Из второго портянка выглядывает. Лоснятся начищенные англицкие ботфорты. Золотой шпорой сияют. А она придёт и заткнёт их за пояс. Не лыком шиты.

Учёный немец через монокль вылупится, разглядывая скифскую душу, обутую в валенки. А она веками не понятна чужеземным мудрецам. Вот так.

Сумерки мягкими кошачьими лапами подкрадывались к двери. Щедро рассыпались прощальными любезностями. На кумачовой щеке Гуго Неля оставила буракового цвета поцелуй. Талисман от леди Макбет. Глаза ревнивца Славы ласково пощекотали рёбра гармониста.

Луна, словно помочилась на асфальт. Засияли неоном ночные джунгли города. Костя крался, как росомаха, озирая звериным оком прохожих. Глубокая ночь кружила над бетонной архитектурой. По лабиринтам общежития гуляли ариадновы сны. И изредка их нарушал белый унитаз, внезапным, душераздирающим рёвом… Да одинокая гармонь усердно бродила с одного лестничного марша на другой, канюча любовную страсть.

На чёрной крыше изучал интимную жизнь летучих мышей кот Суффикс.

Спросил как-то, Андрей молодую, но очень расторопную в науках преподавательницу античной литературы Елену Петровну Карпенко-Карую об Атлантиде и прочее об амазонках. Ничего не сказала наперстница Афродиты и пошла от бедра, как по волнам. А вечером сама заявилась в его студенческую келью монашкой, с умной книгой и вермутом.

Книга была о тайнах океанов и морей Земли, где выгуливали свои доисторические туши плезиозавры с ихтиозаврами и размножались, как креветки щупальцеобразные аммониты. Эволюция планеты и мира началась с океана в капле, где жировали доисторические амёбы. Оттуда берёт начало и мифология племён, проживающих у берегов.

Скользкая грудь Елены Петровны билась, как у русалки, застигнутой во время шторма, и пучина вермута поглотила её, в конце концов…

Забегаловка – отдушина для пролетария. Наведывается сюда инкогнито и интеллигент. Студент же, как рыба в воде. И море ему по колено. Ноги сами тянут сюда тело. Умных речей послушать. Фольклору хлебнуть. Душевной лирики нахлестаться.