Юрий Слобода - Дорогами совдепии

На «Дне» гудело революционное настроение. «Декабристы» -студенты булькали водкой, угощая профессора Херцена. «Батя, потянешь?» Он лупил в колокол Херцена и к сцене подкатывал фанерный локомотив «Рейхстаг-Кремль».

Два иностранца в скромных буржуазных смокингах ступили на землю Льва Толстого и Достоевского.

Швейцар Иван Ильич, отставник в кителе адмирала-аншефа встречал их.

Они представились:

– Карл.

– Фридрих.

– На «Дно», барин?

– А куда же?

Учёная мартышка, та которая трудилась и от неё произошёл человек, проворно спрыгнула с плеча Фридриха и поздоровалась на ломаном русском:

– Эволюция! Прогресс! Интернационал!

– Нам два нумера, – произнeс Карл.

– Унд цвай фройлянд, – добавил Фридрих.

– За медный копейка всё будет зер гут, – с пониманием подмигнул Ильич, представив горничных пролетарско-революционных кровей Клару и Розу, штудировавших коридор шваброй.

– Зер гут!

А на сцену уже поднимался аспирант Лаврентий Павлович Генацвалия, щедро угощая папиросами Беломорканал цинандали и ркацители.

– Камрад! Брос Тито! Шнапс! Чача! Ферштейн?

– Данке шон. Шпиг? Брот?

– А как же. Будьте как дома, товарищи немцы. Милости прошу за стол, а затем на поселение.

Блеснув очками научного сотрудника, он усадил их.

Затем профессор Херцен разбавил ркацители «экстрой» по старинному русскому рецепту. Выпили по первой, третьей и последующей. Попели интернационала. Фридриху понравилась песня про паровоз. О том, как хлебосольный Иван в коммуну колымить ездил.

«Коммуна-Колыма арбайтен. Паровоз шнел-шнел шрайтен». Карл дословно переводил и пояснял. Что весенней гулкой ранью на красном паровозе летел на пролетарскую ярмарку, как ухарь-купец, удалой работник МТС, комсомолец Иван. И домчал новосёла без остановок железный конь, в аккурат, в эту самую целинную Колыму. Где повстречался Иван Гаврилов с Марьей, комсомолкой-многостаночницей. И слава богу, что всё хорошо закончилось. «Рус Гаврила айн брот унд Мария майн гот». И хлеба краюха и та пополам, но не хлебом едины и слава богу.

Потом они спели свои патриотические песни. «Дойчен зольдатен, унтер официрен зондер команден нихт капитулирен.»

Потом пели песню вместе про раздольное русское поле на курской дуге. Славные парни, антифашисты до мозга и костей. «Мин Херу капут! Свобода Бахусу!»

Прощались со слезами.

Ивану Ильичу обезьянку оставили.

– Из неё добрый Кинг-Конг вымахает, если кормить пивом и сосисками.

А если трудиться, трудиться и ещё раз трудиться, человеком таки станет. Вот и сказки конец. Хотя, сказка говорят, ложь.

Декан хохотал, слезу прошибало. Петру Михайловичу умная обезьянка понравилась. А ректор, с холодным лицом, написал приказ об отчислении Патриарха. А со всех участвовавших снял стипендию. За обезьяньи штучки. Костя Вижульман по болезни взял академический отпуск. Студенты не смотрели в глаза друг другу. Фанария Павловича на факультете не стало.

Только чего же на Фанерия Павловича обижаться, театральный реализм – отражение окружающей действительности.

Да… Придёт эта окружающая действительность с клыкастым рылом хищника и будет всех рвать и втаптывать в грязь. И не до смеха станет окружающим… Чего хотели диссиденты СССР и над чем потешались?? Получили полную свободу действий… став на четвереньки и лакая из помойной лужи западное «изобилие»… Все святыни прошлой жизни оболганы и оплёваны… Восторжествовала эра хамства, лицемерия и лжи… Страна сама превратилась в вертеп «На дне». И пошла эволюция в обратную сторону, от человека – к обезьяне.

А советская жизнь в 80-е катилась… по инерции… Не осознавая, куда можно скатиться… и до чего докатиться…

На площади Поэзии подошёл Андрей к бронзовому бюсту классика, спросил Николая Васильевича Гоголя – Так ли? Рассуди.

– Во-во, «на зеркало неча пенять, коли рожа крива…»

У бога есть кривые зеркала,

А стёкла их – небесный кислород.

«Прекрасен ты» – душа твоя светла,

Черна душа, промолвят – «Ты урод».

Без крыльев не подняться до небес,

Для смертных недоступна высота,

Оттуда корчит рожи умный бес

В одежде благородного шута.

Бог сможет отличить Добро от Зла,

Но нужно ли Всевышнему оно???

У бога дорогие зеркала,

Не каждому смотреться в них дано…

Колосится Время. Спелостью наливается. Ждут его закрома нараспашку. Что посеешь – то и пожнёшь. Праздность нищетой прорастет. Жестокость ядовитым анчаром распустится. Глупость рождает глупость. Мудрость – создатель всего.

Посадил дед репку. С бабой по рукам ударили.

– Знай наших селекционеров!

Репа брюссельская, лист к листу, чудо вырастет. Ганс Христиан, немец-огородник говорил. Дед на печь. Баба рядом. Внучка с Жучкой на гляделки, Мурка с мышкой по амбару пыль гоняют. А к нему уже Жук колорадский в пижаме полосатой:

– Дачника пустишь? Садок вишнёвый у тебя замечательный.

– Гостем будешь, проходи.

Дед на печи ворочается. Баба с печи шелуху плюёт. Внучка дитё нянчит. Жучка щенка кормит. Мурка с мышкой в жмурки играет.

– Слышь, сынок, как там репа?! – кричит дед.

– Чего-то растёт.

– Ну-ну.

Вот дед до ветру сходил. Потом баба туда пошла. Внучка недорослю сказку читает. Жучка мосёл катает. Мурка с мышкой по сусекам шарят.

– Ну что, паря, чего там? – Дед снова спрашивает.

– Ой, прёт чего-то! – Жук ему отвечает.

– Репа это, деревня!

Смеётся дед. Бабу под зад ладонью хлоп.

– А я что говорил. Тебе платок оленбургский справлю. Внучке бюстгальтер. Детворе леденцов.

А жучара-дачник с ним прощается:

– Мне пора. Командировка закончилась. Зови родню, батя, богатство своё тяни. Один не управишься.

Собрал дед митинг и речь толкнул:

– Мы репу на ВДНХ сдадим. Большие деньжищи выручим и Ганса-спекулянта в дураках оставим.

Когда смотрят, а там – батюшки-святы! Репей огромадный вместо репки качается. Чудище динозавровое. Зелёный мундир ощетинил. Всем репеям, репей, генералиссимус. Дед Ганса сквернословит на чём свет стоит. Внучка огонь в масло подливает:

– Это ихние империалистические штучки!

А баба со своей колокольни:

– Это кара господня за то, что в пост сало ели.

Успокоились понемногу. По гороскопу разобрались, что в этот год только репейник и растёт. А дед решил к Гансу заглянуть. Погрызть одолжить. А у Ганса морда, что репа. Репа, что хата. Дед так и сел. Баба в корсет затянута. Внучка с Жучкой прогуливается по-учёному. Кот вискас лопает. А мышки не видно. Сам Ганс пиво цедит:

– Иди, фатер, налью.

Хлебанул дед и побрёл назад.

– Ну что? – Все к нему.

Махнул он рукой.

– Немец, он и в Африке, немец. С жиру бесится. Жена у него молодуха. Внучка не шалава. У собаки родословная на два листа. А кот не сметану жрет, а мышей ловит. А у нас всё дерьмо. Колется занозистая сказка…