Михаил Матвиенко - Ноктюрн: Симфония Ночи

А вот так меня зовут, тринадцать В, это мой номер, а В, это маркировка квартал где я живу. Мою мать зовут 16 В, отца 34 В, двух братьев 14 и 16 В. И как только священник призвал меня выйти я ощутил леденящий душу страх, и продолжал сидеть на месте и смотреть на него.

– Что же ты сидишь? Бог тебя вызывает, подойти! Или Дьявол тебе дороже Бога?

При слове Дьявол все прихожане церкви тут же бросили свои злобные, полные ненависти взгляды в мою сторону, казалось в их душах было столько ненависти, что, прикажи им, и они тут же разорвали бы меня на части. И тут я услышал шепот моей матери:

– Сынок, выходи, иначе будет хуже.

Я в нерешительности встал, и начал пробираться к кафедре священника. Как только я проходил мимо сидящих людей, я видел их полные ненависти глаза. Тут кто то и сидящих рабочих меня толкнул, я чуть было не упал, но пошел дальше, кто-то плюнул в меня, кто пожелал мне смерти. Везде и повсюду я слышал слова обращенные в мой адрес : «чтоб ты сдох, дитя Дьявола» «гореть тебе в аду». Мне было страшно в то время, очень страшно, я не понимал за что все меня так ненавидят, но шел вперед. И как только я подошел к кафедре священника, он посмотрел на меня и голосом полным ненависти спросил:

– Веруешь ли ты в Бога?

– Верую, – ответил я.

– Лжешь скотина, дьявольское отродие! – взревел священник и тут же отвесил мне пощечину, да так сильно что я упал на пол, и от страха и обиды из глаз моих потекли слезы.

– У тебя два балла штрафа, ты плохо, работал, а значит в тебя Дьявол! – заорал на меня священник.

– Нет, простите меня! – слезно взмолился я, – я не смог выполнить норму на работе, потому что плохо себя чувствовал, простите меня, умоляю.

Но священнику было наплевать на мои мольбы. Он простер руки вверх и закричал обращаясь к толпе людей сидящих в церкви:

– Что мы сделаем с этим Дьявольским ребенком?

– Накажем! Накажем! Наказать его! – раздались кровожадные крики с мест.

– Полиция! – призвал священник полицейского стерегшего выход из церкви.

Полицейский, держа на коротком поводке собаку подошел ко мне. Я в страхе замер.

– Двадцать ударов! – закричал священник.

Толпа одобрительно взвыла. Полицейский занес надо мной дубинку и со всей силы ударил меня по спине.

– Раз, – закричала толпа рабочих.

Я вскрикнул от боли. И тут на меня лежачего обрушился второй удар, который пришелся прямо по затылку.

– Два, – закричала толпа.

Я поднес руки к голове, пытаясь закрыться. Третий удар пришелся мне по почкам. Четвертый снова по спине. Все перед моими глазами поплыло, я старался лишь не потерять над собой контроль и закрывать голову руками. Далее я уже почти ничего не чувствовал, лишь помню, как в тумане, словно приглушенные через толстую стену боли, крики:

– Десять, одиннадцать, двенадцать, тринадцать.

После этого я потерял сознание. Очнулся я от толчка чьей-то ноги в бок, я открыл глаза и посмотрел вверх. Надо мной стоял священник и двое полицейских.

– Живой, собака, – процедил священник сквозь зубы, – а ну давай вставай и убирайся отсюда!

После это он пнул меня в живот, да сильно, что к горлу подступил приступ тошноты. Я собрал все свои силы чтобы встать, но ребра у меня болели, и голова кружилась, и казалось ноги и руки меня не слушались. Я напряг мышцы но ничего не получилось. И тут я мгновенно вспомнил, что бывает с теми, кто не встает. Страх дал мне силы, и вновь собравшись, я кое-как опершись руками о мраморный пол, поднялся на ноги и заковылял прочь. Меня качало из стороны в сторону, перед глазами стоял туман. Оглядевшись по сторонам я увидел, что церковь пуста, никого не было кроме моей семьи. Они все сидели на своих местах, застыв в ужасе боясь шевельнутся.

– Заберите это ваше отродье домой, – заорал священник.

Ко мне спешно подошел отец и взвалив мою руку ему на плечо, поддерживая меня помог мне шагать к выходу. За моей спиной залаяла полицейская собака, но тут же ее лай оборвал голос полицейского, приказавшей ей молчать.

– Поторапливайтесь, – закричал священник, – скоро придет следующая смена прихожан.

Мы с отцом ускорили шаг. Два моих брата поспешили за нами. Домой дойти мне удалось с большим трудом, я почти не мог идти, спина болела, а ноги не слушались. Но так или иначе мы добрались. Обессиленный я зашел в нашу комнату и лег к себе на кровать. Стянув с себя мою рабочую рубашку я увидел что со спины она вся пропитана кровью.

– Вот видишь, что ты наделал, – сказал мне отец, – из за тебя мы получили штрафные баллы и теперь вся наша семья, в под ударом.

– Да, от тебя одни проблемы, – сказал мой старший брат, с упреком.

Мне нечего было ответить, я стиснул от боли зубы и повернулся лицом к стене. Из рассеченной кожи на моей спине кажется все еще продолжала течь кровь.

– Нужно, обработать тебе рану, – сказала моя мать, – не засыпай пока.

Она подошла, к небольшому шкафчику стоящему у входа, и достала оттуда тряпку, затем порвала ее на несколько длинных полосок, изготовила некоторое подобие бинтов, затем подошла к большой железной фляге, где у нас хранилась вода и смочила тряпку. После этого мать подошла ко мне и протерла мне раны водой, а затем сделал мне перевязку. Бинты сидели так неудобно, опоясывая меня, кажется мешали дышать, и при каждом вздохе терлись об раны. Но через несколько минут я привык. И теперь вот так вот лежа на кровати, смотря на стену я чувствовал за своей спиной недовольные взгляды. Да комната то у нас была небольшая, да и наши то кровати стояли почти впритык, на кирпичных стенах висели четыре иконы, из мебели был только деревянный шкаф, в котором хранилась наша одежда. Вот и все. Вот так тут жили все. Был день, и скоро должен был быть обед. Обедом в выходной день нас кормили довольно просто. В определенное время к каждому дому подъезжала продовольственная машина, затем мы подходили к машине с железными мисками, в миски нам наливали еду. Двое полицейских приставленные к каждому дому следили за порядком. Вначале пищу получали живущие на первом этаже барака, а после к машине с едой выходили жители второго этажа. Поскольку мы жили на первом этаже, то мы были в очереди первые. Спустя некоторое время послышался гудок машины, подъехавшей к нашему подъезду – это означало что настало время кормёжку. Моя миска для еды стояла под кроватью. Я, перевернулся на кровати и начал предпринимать движения, чтобы до нее дотянуться. Но это было не просто, все мое тело болело от страшных ударов, во рту я чувствовал привкус крови. Но как бы тяжело мне не было, я должен был выйти за едой сам, никому из жильцов не разрешалось получать еду за кого-то другого, каждый должен был выйти сам. Не получить еду тут означало страшную беду, без еды можно было ослабнуть, и не выполнить норму производства на работе, а это штрафные баллы, а впоследствии и возможная смерть. Превозмогая боль, я потянулся за миской, нащупав ее рукой под кроватью, я потянул ее к себе. Миска было довольно старая и помятая со всех краев, не помню сколько лет она уже мне служила, довольно долго. Миски для еды тут тоже значили много, потерять миску было нельзя, потому что новую выдадут лишь по прошествии некоего времени, а если миски нет, то порцию еды будут наливать в руки. Тут все было строго, очень строго, и вся эта строгость очень походила на самые жуткие издевательства, как мне уже казалось в то время, хоть я еще не понимал кто я, и где нахожусь, но что-то внутри меня давало толчок к тому чтобы сказать себе, что все что здесь происходит не правильно. Взяв миску в руки, я встал с кровати и заковылял к выходу из нашей комнаты. Два моих брата уже вышли.