Светлана Бринкер - Исток бесчеловечности

Штиллер пожал плечами и закрыл глаза. Поезд плясал, читать оказалось невозможным. Поганая мелочь висела под вагоном. Ключник знал об этом, остальные тоже, но что оставалось делать?

Бесконечно тянулся хребет Амао с крепостью Элмш на недосягаемой высоте. Штиллер там не был. Наверх возможно было попасть, только если за тобой послали грифона, слугу Островитян, построивших крепость вдали от чужаков. По-настоящему в Баронство Элмш и не хотелось. Рассказывали, что горцев настигло какое-то проклятье. Сами элмшцы почему-то связывали неприятности со скалой-основанием, на которой возведён был баронский замок. И всерьёз искали героя, способного убить скалу. Минц рассказал, глядя на серебристые шпили Элмша в облаках, что мастер Ю получил как-то письмо с предложением уничтожить камень за десять тысяч монет, то есть, за всю казну баронства. Старик ответил вежливо, что не видит смысла в убийстве скалы: если её не станет, крепость сорвётся вниз, все элмшцы погибнут.

– Нужно будет взяться за это дело на обратном пути, – закончив историю, предложил буролесец без улыбки. Алисия посмотрела на него так, словно только что впервые задала себе вопрос, кто же они такие, её попутчики.

Пещеру дракона снизу увидеть не удалось. Ключник бывал в её нижнем наружном уровне, открытом для осмотра приезжими. Хозяин, разумеется, не показался, никто и не ожидал. Пещеру украшали портреты, панно и мозаики, изображающие фантастическое создание в полёте, лежащим на груде золота и рыбы, под водой и в малой ящероподобной форме на троне города его имени. Дракон владел Амао уже лет пятьсот. Кому территория принадлежала прежде, никто не помнил. Жители освоили драконье наречие, кормили монарха рыбой из Запретных Вод. Когда гости из столицы позволяли себе нескромные вопросы о жертвах-девственницах и жёнах владыки, заключённых будто бы в легендарную Белую Башенку внутри пещеры, смотрительницы мечтательно заводили глазки и вздыхали томно.

Путешественники обсудили личную жизнь Амао.

– Он же хладнокровный, буэ, ящер! Как он с ними вообще? – Бретта выглядела преувеличенно-рассерженной. Было похоже, что кто-то её возмутиться попросил – и даже плотвы подкинул соответственно.

– Ну, как… Медленно, вероятно, – усмехнулся Минц, – как крокодил какой-нибудь.

– Фу, нет, я не о том. Не могу поверить в любовь к ящерице, пусть и богатой до тошноты. Нацепила ты все цацки из сокровищницы, в золоте от пяток до кончиков волос, по три кольца на каждом пальце на ногах, – наёмница высунула из-под лавки сапожки и поболтала ими для убедительности. – И всё равно в Башне сидишь. Кому любоваться, завидовать, кроме, может, шушунья под лавками? Смысл? И дракон к тебе, чешуйчатый гад, под одеяло лезет. Представь себе…

Собеседник, похоже, так сделал, потому что вытянул шею, высунул язык и приготовился для совершения известных телодвижений. Алисия, не раздумывая, треснула его по шее. Физиономия Минца приобрела удивительное сходство с тунцом, заметившим, что по невнимательности забрёл на пристань. Буролесец с изумлением и интересом подождал, но младшая Нойн не извинилась.

– Хватит поросячиться, – попросила Бретта, одобрительно, по-дружески косясь на дочь Прово. Похоже, идея рукоприкладства по отношению к хамоватому наставнику казалась до сих пор заманчивой, но невоплотимой. – Представь себе: редуцирующий амулет отказывает в самый неподходящий момент…

– Да, это было бы страшно неудобно для обоих супругов, – серьёзно подтвердил Минц, очарованно улыбаясь Алисии. – Причём господину Амао – дольше, чем его избраннице. Ему пришлось бы чиститься…

Нанимательница попробовала произвести ещё одно оскорбление действием, но на сей раз наёмник был начеку и перехватил её ручку. Все обратили внимание на поцарапанные, в тёмных пятнах пальцы младшей мастерицы-амулетницы. Поразительно: руки столичной моднице полагались по канону белые, нежные, может быть, с парой-тройкой лишних пальцев с учётом профессии. Буролесец хотел задать какой-то бестактный вопрос, но передумал, ладонь нанимательницы отпустил и рассказал древний непристойнейший анекдот про оомечку и бугоя. Ему возразили, что драконы гораздо противнее любых болотных чуд, даже безногих бугоев. Пока народ пререкался и ехидничал, ключник помалкивал. Он был недоволен темой разговора. Амао внушал Рену уважение и ребячий восторг. Ещё в детстве Штиллер изо всех сил пытался превратиться в дракона, но не смог.

На станции «Амао» вагон почти опустел: три дня назад в городе завершился так называемый «Осенний танец», но горожане по традиции доплясывали на улицах аж до следующего полнолуния. Те, кто стоптал башмаки до дыр, отправлялись по домам. На платформе стояло немало народу. Гномы с сумками настолько огромными, что неясно было, кто кого везёт. Ночеградцы, время от времени вполголоса напоминающие друг другу, как только что выглядели. Семья неверцев с ручной брюквой через плечо.

Но никто в вагон не вошёл. Такая тяжкая тоска исходила из распахнутых дверей и сидела под каждой скамьёй, что народ потолкался, поглядел – да и отошёл. Решил подождать следующего поезда.

Город окончился строем маленьких избушек, похожих на охранников границ Амао в Приводье. Оомек приближался невидимо в кромешной тьме, пока Луна, вспыхнув, не осветила совершенно переменившийся ландшафт. Горы остались позади, в окошках с обеих сторон замер неопрятный осенний лес. Попутчики перекусили хлебом с сыром и печеньем Ребекки. У Бретты в сумке нашёлся чудовищно кислый эль и Катеровы пряники, твёрдые, как тролльи рога. Разговоры постепенно стихли, команда задумчиво обозревала предстоящее «поле битвы». Машинист гнал, как безумный, словно стремясь обогнать ночь. Ясно, ему тоже не нравился этот рейс.

Рен задремал, и снова оказался в Михине. Мать, он знал, ушла на Рыбий базар, отец работал на чердаке. В доме было пусто, книги перешёптывались между собой, и нечто чудовищное, непохожее на привычных портовых монстров, тихо приближалось со стороны Вод. Штиллер уронил голову на плечо Бретты и рывком выскочил из тяжкого сна, изнемогая от усталости и боли в недолеченной ноге. Девушка смотрела на него с сочувствием, но не обидным, а ободряющим. Сама же выглядела на удивление свежей, ничуть не уставшей. Казалось, она превосходно выспалась прошлой ночью, а не сражалась с одержимым деревом. За окном погасла Луна. Воздух медленно наполнялся серым и розовым светом утра.

Постепенно поезд замедлил ход, точно болезненное оцепенение мало-помалу овладевало им, а уныние проникло в сердце механического чудовища и грызло там колесо за колесом, клапан за клапаном. Вагон тащился, спотыкаясь и кашляя. Наконец, всё затихло, пассажиры качнулись вперёд… назад…