Светлана Бринкер - Исток бесчеловечности

– Оомек! – крикнул тролль.

4.

Четверо спрыгнули из вагона прямо в грязь. Здешние тролли, похоже, не слишком много внимания уделяли комфорту пассажиров и даже не положили платформу, не построили хоть какой-нибудь плохонький вокзал.

– Хей, господин Машинист, где тут болота, а где город? – крикнул Минц из-под капюшона. Снаружи моросил гнусный ледяной дождик, все четверо старались показать ему как можно меньше кожи.

– Город? Та-а-ам… – тролль вытянул палец вперёд, за холмы.

«А ведь верно, – вспомнил Штиллер, – был в Оомеке вокзал, был! Паразит мохнатый нас попросту раньше высадил!»

– А болота-то? Они повсю-у-уду! – прогудел Машинист, протяжный гудок слился с его голосом, вагон тронулся. И сразу в грязь шмякнулось что-то ещё, растворилось в ней.

– Э, как тебя… пакость мелкая, что ли, – пробормотал Штиллер. – К ноге! Дальше ты поведёшь.

Но существо вставать не торопилось. Оно соскучилось по родной грязи, и теперь с наслаждением отдыхало в большой холодной луже.

Минц громко прокашлялся. Ключник тоже заметил, что здешняя сырость хватает его за шею, как убийца в переулке. Не пройдёт и двух дней, как пропадёт голос, захлюпает нос, а главное – под воду лезть ещё. Он вспомнил таракана и вздрогнул – промозглый воздух был лишь отчасти повинен в этом. Минц покрутил головой, разбрызгивая воду с капюшона. И предложил:

– Поднимемся вон на тот пригорок, там обзор поинтереснее. Я к Оомеку с этой стороны не подъезжал. Осмотримся. Может быть, поймём, куда идти.

И они, конечно, полезли вверх. Взобравшись на холм, ключник согрелся и больше не ощущал неприязни к предстоящей миссии. Вдали посверкивал редкими огнями Оомек, небольшой городок, точнее, деревеньки, сбившиеся вокруг здешних легендарных источников. Вода – питьевая, целебная, приворотная, живительная, пьяная – составляла уникальное и единственное богатство оомечей. Её экспортировали повсюду, особенно вглубь, в Пустозем, до внешних пределов Новомира.

Ключник повернулся и увидел цель их путешествия. Бесконечные трясины везде, куда доставал взгляд. Вдали за редкими кривыми осинами возвышалась над топью бесформенная тень. Руины древней крепости.

– Думаю, нам туда, – сказал Штиллер. Остальные не возражали.

– А змеи тут водятся? – Бретта осматривала холмы и зеленоватые озерца, темнеющие у её ног.

– Змей тут хватает, – задумчиво пробормотал Минц, всё ещё изучая ландшафт, измеряя пальцами расстояния. – А воды питьевой у нас маловато. Болотную мы, чтоб сразу стало ясно, пить не будем.

– Почему? – сварливо поинтересовалась Бретта.

– Не исключено превращение, например, в лягуху. Впрочем, ты пей, тебе пойдёт.

Наёмники вяло переругивались, прохаживаясь по холму. Штиллер обернулся на Алисию. Та стояла на краю травяной площадки и… улыбалась до ушей. Кажется, впервые на виду у спутников.

– Какие же они замечательные! – воскликнула она и отвернулась от распахнувшихся ртов и непонимающих взглядов. – Болота! Зачарованная земля моего детства. Мы родом из здешних мест, понимаете? Я уж думала, что узнаю каждую травинку по рассказам, по маминым воспоминаниям, а нет. Ни цветов, ни ягод. Хотя – осень! Знаете, по дороге к топям мы встретим один источник, сможем напиться и переночевать. Тут издавна строили у воды, рядом с каждым родником – по нескольку дворов. Где Оомек, там дома стоят кучно, потому что колодцев много. Если не путаю… меня последний раз к деду с бабкой в пятилетнем возрасте в гости возили… в той стороне, – Алисия показала немного в сторону от далёких руин, – должен быть их дом. За высокими ольхами. Навестим?

– А почему тебя потом к старикам больше не возили?

Дочь мастерицы-амулетницы пожала плечами.

– Мама с родителями поссорилась. Дед меня потерял на болотах. Наверное, сама отошла цветочки рвать. Какая-то лошадь приблудная меня домой привезла. Мама ужасно кричала, мы сразу уехали обратно в Лена Игел. И потом совсем редко разговаривали через котов. Я каждый раз на Годовой Поворот посылала весточку, что мы здоровы. Или к нам кот заходил в лавку, передавал привет взамен на обереги. Мама не возражала.

Алисия закончила шёпотом:

– Она в последнее время ни с кем не спорит. Сидит себе в углу и в окошко смотрит. Как будто ждёт чего-то.

Минц, вышагивающий впереди, остановился, ухватил кривоватую, но крепкую берёзку, забрал у Бретты топорик и срубил деревце.

– И вам тоже советую! – наставительно произнёс он. – Ищите крепкую длинную палку, примерно раза в полтора повыше вас, лучше с рогатиной на конце. Эта штука вам ещё жизнь спасёт!

Поганая мелочь, подёргиваясь на ветру, тащилась шагах в двадцати позади группы, не отставая, но и не приближаясь.

Расстояния в оомекском краю вводили в заблуждение даже бывалых бродяг. Минц надеялся уже к полудню добраться до родственников Алисии. Но пришлось тащиться целый день, прежде чем приятели вышли к посёлку у родника. Древние, крепкие постройки окружали простой каменный колодец с журавлём. Ворота всех дворов выходили к нему. А к болотам повёрнута была глухая стена, ни окошка не смотрело в ту сторону. Алисия подвела наёмников к одному из домов. Красили и подновляли его очень давно. Три большие грязные собаки выбежали навстречу, коротко облаяли для порядка, но к дверям подпустили, присели, наблюдая за приезжими, готовые в любой момент попробовать их на вкус. Алисия стукнула в окно. Оттуда на четверых приятелей уставилась невообразимо древняя старуха.

Сам вид её способен был напугать или вызвать недоумение.

Все женщины тратили немалую часть личной магии, чтобы выглядеть моложе. Для большинства такое поведение было чуть ли не инстинктивным – кроме лесных ведьм, убеждённых сторонниц «натуральной красоты», усатых леди с бородавками на носу. Таким образом, шутка о трёх возрастах женщины («девушка – молодая женщина – бабушка умерла») описывала почтенную многовековую традицию. Так сказал бы Штиллер, объясняя, почему ему стало неуютно при виде бабушки Алисии. Он сразу подумал: «На что растратила своё могущество ведьма, если у неё не осталось даже на прямую спину и ясный взгляд?»

– Бабушка! Это я, Алиска.

– Хорошо, – спокойно ответила старуха. – Ты – маленькая Алиска. С друзьями твоего отца. Погодите, открою дверь. А вы мне пока воды из колодца наберите, вёдра у крыльца стоят.

Окно захлопнулось. Из-под крыльца показали ушки четыре ведра.

– В колодец долго-то не смотрите… – донеслось едва слышно, – утянет…

– Спасибо! – крикнул Минц и буркнул угрюмо: – Думал: предупредит или нет?

Он осторожно, оценивая опасность, подошёл к колодцу и сдвинул крышку в сторону.

Вода плескалась на глубине трёх-четырёх локтей. Жердь-стрела журавля заскрипела жалобно, протяжно. Наёмник быстро перелил воду в старухино ведро и снова потянул цепь вниз, не заглядывая в воду. Рен подставлял вёдра, чтобы дело шло быстрее. Только на мгновение он не выдержал, заглянул внутрь – и его взгляд встретился с чужим. Казалось, сама вода смотрит на него из колодца, а солнышко плещется в ней маленьким ненавидящим зрачком. Но день был облачным и клонился к закату…