Даниил Кислевский - Первый год. Чужая эра

Гришин налил себе еще, а Кислевский наконец выпил и вернул на стол пустую стопку. Только сейчас он распробовал, что водка была с каким-то ягодным привкусом.

– Звучит как-то… амбициозно.

– А в мире, Даня, слишком мало людей осталось, чтобы можно было жить без амбиций.

На этих словах Гришин вновь встал и вышел из зала в соседнюю комнату. На этот раз не было его весьма долго, и заскучавший Кислевский тоже поднялся, осматривая захламленное помещение, а затем выглянул в коридор.

– А что за ватман, зачем? – крикнул он и немного смутился. Звук голоса оказался громче, чем ему хотелось.

– Это для фото. Всех, кто приходит, мы фотографируем – я или егерь. Рост пишем и имя, если говорят. Или клички.

– Даже тех, кого не пускаете?

– Их – в особенности, – сказал Гришин, возвращаясь. Теперь под камуфляжной курткой виднелась застиранная белая майка.

– А можно я вас сфотографирую? – видимо, вспомнив про собственный фотоаппарат, спросил журналист, но начальник общественной приемной живо замотал головой.

– Нет, нельзя. Я… не в лучшем виде. Не надо. Зачем тебе?

– Ну, для истории.

– Я еще не история. Обойдешься, – сказал он с усмешкой, и, усевшись в кресло, спросил: – Ты на склад сейчас пойдешь, или еще одну рассказать?

– Давайте еще одну.

Лето.

Резкий, неприятный звон будильника вырвал Ореха из тревожного сна. Он мгновенно открыл глаза и прислушался к телу. Как и вчера вечером, его все еще слегка подташнивало. За три дня размещения на борту «Циклопа» Орех так и не смог привыкнуть к временами набегающей качке и подступающей легкой тошноте.

Силясь побороть очередной приступ, он сидел на своей койке, спросонья нервный и злой. Его злил не ранний подъем после трехчасового сна и даже не ставшая уже почти привычной тошнота. Злило его то, что вчера вечером старшина и капитан в один голос утверждали, что «Циклоп» подойдет к точке назначения в семь утра. На часах Ореха было уже 6.40, но никакого городского пейзажа за иллюминатором, забранным снаружи решеткой, видно не было. Судно, покачиваясь, шло в рассветном тумане погасив огни, словно в пустоте. Значит, опять придется ждать. Прятаться на воде и томиться в медленном ожидании момента, когда к берегу можно будет пристать без лишних рисков.

Это вот ожидание и злило Ореха.

Судя по тому, что никто не метался по палубе с тихой руганью, торопиться было некуда. Орех глотнул воды из фляжки и выпил таблетку, а затем снова завалился на койку. Закрыв глаза, он явственно ощутил, как сильно качается судно, с трудом прорываясь через буйную реку. Палубой выше кто-то громко затопал и начал методично ронять на пол что-то гулкое, а затем принялся вторить грохоту зычным басом. Орех мысленно пожелал неизвестному выпасть за борт и тут же заснул.

– Незнамов, подъем, твою мать! Охренел, что ли?! – на удивление мерзкий голос старшины вырвал Ореха из дремы. – Встал-оделся!

Старшина хлопнул дверью и пошлепал куда-то мокрыми ногами. Орех снова встал, и на этот раз его охватило чувство жуткой усталости. Тошнота отступила, хотя начала болеть голова. Часто моргая, он выглянул в иллюминатор. Снаружи, в слоях утреннего тумана, проплывали подъемные краны. Значит, судно уже в городской черте и с успехом миновало опасные руины, оставшиеся от моста «Трех Топоров». Ждать все-таки не нужно.

Старые, ржавые береговые конструкции напоминали жирафов и еще каких-то экзотических зверей, названия которых Орех не мог вспомнить. Они, казалось, пришли на водопой к могучей реке, да так и остались здесь, стоя по колено во взбесившемся Енисее. Пронзая клочья тумана, висели линии электропередач. Еле различимые, на берегу ржавели контейнеры. Торчал из воды сгоревший остов речного трамвайчика «Заря». От пейзажа веяло тоской и холодом.

Орех быстро оделся, умыл лицо пахучей водой из умывальника, прополоскал рот, подхватил свой рюкзак и поднялся на палубу.

Холодный утренний воздух и туман совершенно не прогоняли навалившуюся сонливость и головную боль – ту самую сонливость, которая заставляет ненавидеть весь мир, начиная с самого себя. От пронзительного ветра с реки Ореха сразу пробила неприятная дрожь. Он плюнул за борт, протер глаза, глубоко зевнул и огляделся. Видно было только ближайший, правый берег реки. Левый полностью тонул в тумане и низких серых тучах. Орех потянулся, хрустнул спиной и направился в столовое помещение. Раз уж опаздывают, так хоть поесть можно будет нормально, по расписанию. Завтракать он совершенно не хотел, но понимал, что в наступивший между приступами тошноты промежуток сделать это необходимо.

Боевой экипаж «Циклопа», все пятнадцать человек, уже сидели за столом. И делали самое мерзкое, что могли, по мнению Ореха, делать люди утром: шутили. Шутили просто, по-солдатски, преимущественно на темы скабрезные. Орех за годы службы в десанте и Службе быстрого реагирования так и не привык к этому утреннему юмору. К тому же Орех не мог избавиться от легкой зависти – никого из молодых, энергичных, жадно поглощающих завтрак временных сослуживцев не тошнило.

– Незнамов! А кто на твоем лице спал?

И в таком духе.

То ли из-за хорошего настроения, то ли из-за желания поддержать Ореха перед заданием все разом обратили на него внимание с неожиданным дружелюбием.

В отряде к временно назначенному бойцу относились странно. Молодые солдаты явно его уважали, хоть и пытались скрыть это за колкостями и унылым юмором. Орех, который был старше большинства из них минимум лет на пять, со своим послужным списком в ВДВ очень быстро заслужил среди молодняка особое почтение. Впрочем, за это недолгое время к нему еще не успели привязаться – никто из младшего состава не знал, как долго он будет приписан к судну и чем толком будет заниматься. Потому Ореха приятно удивило неожиданное внимание сослуживцев этим утром.

В столовую вошли врач и старшина. Последний, окинув помещение хмурым мутным взглядом, по-утреннему хрипло гаркнул:

– Смирно!

Все встали со своих мест, построились.

– Приборы!

Бойцы быстро вытащили наручные КПК и принялись закреплять датчики на висках. Самый молодой из них, который только месяц как служил на «Циклопе», выронил устройство и тихо выругался. Остальные засмеялись.

– Тихо! – рявкнул неприятным голосом старшина. – Что, Губка, руки кривые совсем стали?

– Никак нет, – тихо произнес рядовой Губин и нацепил прибор.

Врач, азиат с изможденным лицом, из так называемых «китайцев», медленно прошел по строю бойцов и вколол каждому утреннюю дозу сыворотки, сверяясь с приборами. Датчики тихо, ровно попискивали. На Орехе он замешкался, так как тот был полностью одет, и немного повозился, закатывая рукав. Оценил показания датчиков.