Даниил Кислевский - Первый год. Чужая эра

Орех вышел из каюты и мысленно усмехнулся. Денег. Сколько слов осталось с того времени, бессмысленных теперь, но въевшихся в язык. Каких денег мог стоить этот аппарат сейчас? Пары каких-нибудь услуг? Упаковки или ящика лекарств? Надежного автомата? Теперь у человечества была одна валюта на всех, универсальная, понятная на любом языке – жадность. Ей теперь можно было оценивать любой товар – от сигареты до вертолета.

По внутреннему каналу сообщили, что несмотря на внезапно спавшую воду, до места они дойдут через полчаса. Чтобы чем-то занять себя, Орех еще раз проверил свое снаряжение, и наконец его настроение слегка улучшилось. Уж чего-чего, а экипировки для него, отправляя на «Циклоп», не пожалели. Надежный, «элитный» А-91, шесть магазинов, «Грач» с поношенным уже, но пока еще рабочим глушителем и тремя дополнительными магазинами, пистолет-транквилизатор из зоопарка, три светошумовые и две боевые гранаты, планшет, веревка с карабинами, качественная разгрузка – настоящие, по нынешним временам, сокровища. Ожившая мальчишеская тяга к подобным игрушкам заставила Ореха улыбнуться. Упаковав все обратно, он заметил, что на столе осталась лежать выпавшая из бокового кармана рюкзака копия его характеристики, которую он предъявлял при подъеме на борт.

«Исполнительный, спокойный, уравновешенный. Четко следует приказам…» Орех вскользь выхватил взглядом несколько слов из текста, убирая помятый лист в стол.

Таким его теперь считали старшие чины на «Циклопе». Ознакомившись с характеристикой от СБР, они даже от Ореха не скрывали своей радости. После Коллапса любой, кто умел держать в руках оружие, был ценен. А если он еще и служил в ВДВ, имел хорошую характеристику от МЧС или от ее правопреемницы – СБР, то такому человеку цены и вовсе не было.

Однако если бы новое руководство Ореха рассказало о такой характеристике его бывшим армейским начальникам, те бы долго хохотали. Орех всегда слыл непослушным, наглым, даже инфантильным бойцом, готовым оспаривать приказы, делать все по-своему и ходить по краю, обитателем «губы». Виктора Незнамова считали человеком, который в любой момент может запросто выкинуть что-то, чего от него никто не ожидает. Такие из армии уходят либо в госпитали, обгоревшие оттого, что упирали гранатомет в стену для усиления выстрела, либо в тюрьмы за убийство сослуживца. Незнамов всегда действовал словно бы на спор, и, разумеется, многим это не нравилось.

Даже в армию в свое время, еще до Коллапса, Орех пошел, словно пытаясь что-то доказать. Родные и друзья его были крайне удивлены этим решением. Все знали о его любви к внезапным выходкам – но бросить учебу и пойти служить… Это казалось слишком даже для Виктора. А он пошел – просто чтобы посмотреть, сможет или нет. И смог. Попал в ВДВ, выдержал первые полгода попыток его сломать и поменять, да так и остался очень странным солдатом. Он вел себя так, словно служба для него была забавой, не больше. Ему постоянно вменяли в вину самодеятельность, инфантильность (хотя, конечно, не этими словами старшие чины отчитывали бойца), обвиняли в том, что он относится к службе как к развлечению. Но толку не было ни от обвинений, ни от взысканий, ни от побоев. Как была для Незнамова служба всего лишь еще одной проверкой себя на прочность, так и осталась.

Впрочем, Ореху в армии даже в чем-то понравилось, хотя наскучило куда раньше окончания службы. Отслужив, он никогда к своим армейским традициям не возвращался, китель и форму в августе не надевал, не пил с сослуживцами, не плескался в фонтанах. Даже дембельского альбома у него не было. Отслужил, проверил себя – и словно забыл. Забыл надолго, до самой катастрофы.

Но это было раньше.

Орех вытащил видеокамеру, оглядел её и закрепил над левым ухом.

Прилагавшийся планшет выдавал изображение, которое, впрочем, под лампочкой каюты было видно плохо. Орех покопался в настройках – функционал был хорош. Высокая четкость, стабилизатор, режим съемки в темноте. Какая-то военная версия экстремальной камеры. Выключив прибор, Орех сел на стул и закрыл глаза. Снова накатило желание спать, но откуда-то из глубины пришла тревога, и сон не шел. Ему совсем не нравилась эта затея с камерой. Интересно, кто это придумал? Руководство СБР? Или люди из института? А самое главное – зачем? Не может же быть, чтобы СБР решило его, Незнамова, проверить? Спустя почти год? Вряд ли…

Чтобы прогнать тревожные мысли, Орех вышел на палубу и снова огляделся. Окинув взглядом корабль, он поймал себя на мысли, что любуется им так же, как и своим снаряжением – со странным мальчишеским восхищением. Все-таки судно, модернизированное и будто голливудским режиссером превращенное в настоящую декорацию для кино про мрачное будущее, при всем отвращении Ореха к качке, ему нравилось.

«Циклопом» назывался переоборудованный под экстренные нужды теплоход «М. Ю. Лермонтов». Такое прозвище дали ему бойцы СБР и рейдеры за огромный мощный прожектор, установленный на носу. Особенно эффектным выглядело появление «Циклопа» из туманов – низкого, мрачного, с пулеметными гнездами по бортам, ощетинившегося против всех и вся.

Сейчас «Циклоп» был самым мощным из переоборудованных гражданских судов, находившихся в распоряжении Железного города. Поддерживая наспех созданную безголосой пропагандой суровую репутацию Железногорска, «Циклоп» был обшит броней, снаряжен оружием и укомплектован небольшой, но отлично обученной (по сравнению со многими другими мобильными единицами) командой. Судно регулярно выполняло длительные рейсы по Енисею вплоть до разрушенной ГЭС, разведывая, торгуя, посылая группы для контактов с другими местами, в которых обитали люди, и изредка увозя этих людей к местам, откуда их доводили до Железного города. Его экипаж по праву называл «Циклоп» кораблем, обижаясь на слово «судно» и грубо шутя про то, что судно у сказавшего – под кроватью. Могучий теплоход был одним из немногих символов оставшейся цивилизации. А значит – и частью идеи о том, что все еще может стать хорошо.

КПК на запястье трижды провибрировал. Значит – гасим свет, глушим звук. Подходим к берегу.

Орех схватил вещи и вышел на корму. Четверо матросов и двое его сослуживцев, экипированные далеко не так эффектно, подготавливали резиновую лодку к спуску. Берег был совсем близко. Орех довольно долго изучал старую распечатку карты «со спутника» (хотя в уголке мятой страницы постыдно мелькал известный в прошлом логотип одного из интернет-поисковиков) и все равно не мог понять, где они причаливают. Всматриваясь в туман, чтобы хоть как-то сориентироваться, он увидел вдалеке силуэты покореженного, деформированного моста, значившегося на картах «Октябрьским». Яснее ему стало ненамного. Он отошел назад, оглядываясь в поисках места, куда можно было суеверно присесть.