Даниил Кислевский - Первый год. Чужая эра

С нижних этажей доносились крики. Детей и небоеспособных загоняли повыше, закрывали, уводили вместе с санитарами в тылы. Слышались голоса вахтеров, кто-то рассыпал на пол патроны и тихо матерился. Открывались сейфы с запасным оружием.

Забежал молодой охранник, справился, ждать ли коменданта. «Неужели думают уже, что не приду?» Михаил взял «Сайгу» и зачем-то проверил магазин в пистолете, хотя прекрасно знал – заряжен, исправен. Видимо, опять захотелось придать действиям какой-то картинности. Поглядел на бумажные ленты на вентиляционном коробе. Висят. Нет подачи воздуха.

Уже неважно.

Комендант занял место перед главной дверью на двадцать первом этаже. На дверь смотрел пулемет и несколько легких стволов. Охранники настороженно ждали. А Михаил думал о Башне. О том, каким символом она была не только для всего района – для целого города. Чуть больше года назад, когда еще все было непонятно, страшно из-за неясности, Башню уже начали обживать. Укрепили, оборудовали энтузиасты, не верившие в эвакуацию и власти. Использовали сначала как эвакуационный пункт, потом как аванпост. В Башню шли люди – спасаться, жить, рожать. Тогда не было еще никаких комендантов, завхозов, и выжившим казалось, что все скоро кончится. В то время Башня, только-только ставшая сильной, слишком расслабилась.

После первого погрома пошли слухи, что небоскреб для жизни больше непригоден. Что те, кто напал, разорил его, выгнал или убил всех людей – сами обосновались там. Но рейдеры и охотники утверждали, что Башня пуста. И спустя пару месяцев при помощи экстренной комиссии из Железного города ее оживили снова. Людей было меньше, но работа кипела. Город уже был мертв, но в нем, в самом центре, вновь зарождалась жизнь. Башня снова согрелась, задышала. Соединяла районы с помощью радиопередач, посылала отряды на рейды, даже начала торговать с другими убежищами…

Михаил не смотрел на дверь. Он просто глядел в пол. Возможно, все, что сейчас происходит – правильно. Башня снова слаба. Люди гибли или уходили, запасы медленно, но верно шли к концу. Новые специалисты не успевали перенять все знания прежних. Оборудование изнашивалось. И все это – за один год. Возможно, сейчас – важный и нужный момент для Башни. Ее нужно очистить, чтобы те, кто придут сюда снова – сделали ее еще лучше.

Из-за грома и шума было непонятно, есть ли кто за дверью или нет. Михаилу казалось, что он слышит, как они, снизу, бегут наверх. Ломая решетки, пробивая шаткие гипсокартонные стены, снося целые комнаты. Бегут, толкаясь, в тишине. Только очень часто дышат. Бегут на запах, на шум. На страх. Но их здесь никто не боится. Боятся других . Тех, кто идет следом . Тех , о ком почти никто, кроме обитателей Башни и их союзников из Железного города, и не знает. Тех , кто сказал Михаилу холодное «Спасибо».

А может, все это ему кажется? Может, и нет никого? Пошутил кто-то в радиоэфире? И не стоят они сейчас за толстой стальной дверью, не смотрят на нее, не давят массой? А вдруг пройдет все, переждет Башня, выстоит?

Первого удара в дверь почти никто не услышал. Не услышал ни Михаил, направивший дробовик на серую сталь, ни охранники. Только престарелый вахтер, сидящий в первом ряду, разобрал скрежет о металл и зажмурился. А затем удары начали раздаваться чаще и чаще, громче и громче. Резанул по уху злой, безумный, истеричный гортанный крик, идущий прямо из-за двери, и ему вторили эхом десятки других глоток с нижних этажей. Не кажется. Все – правда.

Стрельба, одиночными, началась внезапно, очень тихо. И совсем не там, где Михаил находился и где ее ждал. «Обошли?» – пронеслось у него в голове.

– Правое крыло, санитарный зал, – тихо и сухо сказал кто-то из висевшей на груди вахтера рации. Истошно залаяли собаки. И уже громче и злее затрещали на этаже выстрелы.

Теперь Михаил бежал впереди всех. Мимо пробегали люди, толкая друг друга, что-то крича, путаясь и теряясь. Начинали пищать датчики – и тут же прекращали. Кто-то за спиной Михаила начал орать «Врагу не сдается наш гордый „Варяг“…»

Охранники пытались закрыть стальные створки санитарного зала, наваливаясь на них. Два вахтера стреляли короткими очередями и одиночными в дергающуюся темноту за дверями, в мускулистые руки, в обезображенные ненавистью лица, в цепкие ноги. Из-за двери лазарета дьявольским хором доносились крики вломившихся в зал, и им тихо вторили вопли еще живых больных, которых рвали, бросали об стены, били лицами об пол. Им уже было не помочь.

Кровь за несколько секунд успела покрыть все, висела в воздухе. Раненая немецкая овчарка визжала от боли, но вгрызалась в горло упавшему и пытающемуся вползти в коридор силуэту.

Михаил выстрелил в темноту и почувствовал удар отдачи. Рядом с ним навалились на двери подоспевшие завхозы. Кто-то тоже начал стрелять, и на глазах коменданта шальная пуля одного охранника пробила шею стоящего впереди вахтера. Но никто этого не заметил. Крики ломившихся, полные злобы, были почти заглушены стрельбой и матом обороняющихся.

Михаил схватил ближайшего вахтера и прокричал ему на ухо:

– Гранату в помещение! Ну!

Ни тени сомнения. Никаких глупых мыслей о том, что там еще есть люди, а взрыв в помещении опасен. Вахтер, молодой парень, неопытно схватил гранату обеими руками и принялся возиться с чекой.

Мимо Михаила прошел, пошатываясь, какой-то мужчина с вырванной, висящей челюстью. Шаг, еще шаг. Упал. Санитары оттащили его за угол.

Вахтер вырвал чеку и, начав кричать как заведенный:

– Граната! Граната! Ложись, граната! – метнул ее в открытый проем.

Стрельба, еще стрельба. Уже ничего не слышно, и не видно из-за дыма. Кровь смешалась с дымом и висит в воздухе красным туманом. Дышишь – дышишь кровью. И вот волна разрывает дверной проем.

Взрыв разметал всех. Граната, судя по всему, не пролетела и нескольких метров, завязнув в комке из живых и мертвых тел. Отброшенный в сторону, Михаил лежал и ничего не слышал. Рядом упали еще двое, один случайно выстрелил из дробовика соседу в ногу. Еще кровь. Части человеческих тел, разбросанные вспышкой, вперемешку с осколками. Кто-то пытается уползти. Кто-то стреляет в темноту санитарного зала.

Михаил хотел вскочить и закрыть двери, но тело не слушалось. Комендант ничего не мог сделать, хотя очень хотел. Ни встать, ни повернуться, ни даже моргнуть.

Чьи-то руки схватили его за шинель. Но вместо того, чтобы оттащить назад, полезли внутрь, под одежду, нещадно дергая Михаила и тряся его. Склонилось окровавленное злое лицо дяди Коли, пошевелило губами, будто засмеялось в звенящей тишине. Руки нащупали КПК, вытащили его из кармана, а коменданта бросили назад, в кровь и тела.

Лицо инженера исчезло.