Даниил Кислевский - Первый год. Чужая эра

– Не дойдем мы до «Премьеры».

– Чего это мы не дойдем? Те дошли, без ничего, а мы все… – затянул дядя Коля, но Михаил перебил его:

– Группа, ушедшая весной, до Дома не дошла.

Ему вмиг стало легче. На секунду он увидел себя со стороны. Он даже немного залюбовался собой. Такие сцены он видел только в кино. Тихо играла музыка.

Никто не вскочил, не кинулся бить его. Никто не стал обвинять, ругаться, кричать «Я же говорил!» Не случилось ровным счетом ничего из того, чего Михаил опасался всю весну. Только кто-то тихо буркнул: «Все бы пошли – дошли бы…» Люди продолжали выпивать и задумчиво курить, будто все и так это знали раньше, но еще верили, что Михаил не соврал. Кто-то отвернулся от коменданта, кто-то стал смотреть в стол. Разочарованно смотреть. А дядя Коля безразлично буркнул:

– А… Ну, ясно…

Михаил внутренне обмяк. Он смял пластиковый стакан, и виски потек по перчаткам, попадая на кожу. Поймал себя на мысли, что вот сейчас-то его датчику следовало бы запищать.

Но датчика на коменданте не было.

Не было с весны, когда он впервые подвел коменданта, пронзив тишину кабинета. В тот вечер Михаил услышал последнее «Не дошли» от связиста Дома. Датчик мерзко, пронзительно заверещал прямо в ухо. Михаил пытался успокоиться, взять себя в руки, но все было без толку, и тогда комендант отключил его. Испугался, несмотря на то, что люди из Железногорска, с которыми он держал связь, и которые снабдили Башню датчиками, строго-настрого запрещали их снимать. Михаил испугался, что его решат убрать с должности, что перестанут ему верить. Вместо этого снял датчик – и остался незыблемым, непогрешимым. Ведь коменданту должны доверять.

Михаил смотрел на инженера и злился, все сильнее и сильнее. Идея взорвать Башню была безумна. И не потому, что это означало сжечь заживо почти сотню людей. Это означало испортить саму Башню, разрушить все, что нажито. Михаил удивился, осознав, что уже смирился с мыслью о том, что им всем конец. Но от мысли, что может рухнуть Башня, целый символ, что пропадут припасы и убежище для тех, кто в будущем обязательно придет, – а люди всегда приходят в Башню, – Михаила почти трясло. Это бред. Непозволительное безумие. И давать повод им сейчас верить, что все получится, – еще хуже, чем врать про Дом.

– Так, тихо, – Михаил встал, включив командный голос, хотя никто и не говорил. Снова резануло по сердцу – не обернулся почти никто, никто его не слушал.

– Я сказал, тишина! – и он стукнул кулаком по столу.

Постепенно все перевели внимание на Михаила. Один старший инженер все курил и курил в потолок.

– Мы не будем, – прокашлялся, начал снова. – Мы ни при каких условиях не будем уничтожать генератор и Башню.

Сменилась музыка. Народ проглотил вердикт коменданта и залпом повалили слова:

– Так мы же не уничтожать…

– Мишка, ты что! Это же…

– Товарищ комендант, тут же…

Они перемешивались, сливаясь в один единственный довод, с которым спорить было невозможно – все хотят выжить.

– Нет! Вы знаете, что это – самоубийство! Мы не только ничего не добьемся, но и себя убьем. Не прилетят так быстро вертолеты, и до Дома мы не дойдем. А здесь просто все задохнутся и зажарятся. И это при условии, что все здание к чертям собачьим не рухнет!

Начались возражения, снова пошел поток идей… Все начали кричать Михаилу. И он обессилел от того, что понимал свою правоту, знал, что он прав, а они – нет. Он знал, что его доводы верны, а их – ошибочны, ему было даже смешно слушать их пустые надежды. Нужно было убеждать, доказывать. Из-за этого чувствуешь бессилие. Но доказывать он уже ничего не мог.

– Дядя Коля! – громко обратился Михаил к инженеру, раздвигая руками завхозов.

Инженер сидел и курил.

– Старший инженер Никитин!

– Ну что ты орешь, как петух? – огрызнулся дядя Коля и сел ровно. – Что тебе надо?

– Сразу скажи – сдохнем же все?

Люди развернулись, посмотрели на старшего инженера.

– Никитин. Отвечай.

Дядя Коля поправился, ухмыльнулся и выплюнул:

– Ясное дело. Иначе никак. Но их – заберем, – и он ткнул пальцем вниз.

Михаил протянул руку и схватил КПК со стола.

– Э, слышь! А ну дай сюда! – закричал дядя Коля и вскочил со стула.

Михаил тщеславно заметил, что завхозы все-таки преградили инженеру дорогу. Верят, значит. А может, просто привычка.

– Слышь, петушара, дай сюда! Да что вы его слушаете, лоха этого! Он вам говно в уши пихал полгода, а вы его слушаете!

Завхозы держали озверевшего, тюремного Колю, но глядели они на коменданта.

– Да нет здесь уже главных, нету! Все уже сдохли! Вы врагу сдать все хотите, я не понял? – кричал инженер. Датчик на нем запищал, и он сразу рефлекторно притих. Михаил убрал КПК во внутренний карман шинели, начал:

– Мы будем обороняться до тех пор, пока…

И наступила тьма.

Свет погас мгновенно. Он не замерцал, не затух – он просто исчез. Вместе с ним исчезла музыка. На секунду Михаилу показалось, что он потерял сознание или умер – так внезапно исчезла реальность. Темнота была абсолютной, твердой, физически ощутимой. Удаляющей звуки веселой, глупой музыки. Но другие звуки ворвались в его сознание – воющий снаружи Башни ветер, далекие и близкие раскаты грома, останавливающиеся лопасти внутренней системы вентиляции. И чей-то женский крик этажом ниже.

Реакция была мгновенной. Этого, только этого все и ждали. Ругались, ссорились, надеялись – только ради того, чтобы хоть как-то приблизить момент, наступления которого никто не хотел. Словно легче стало – завхозы достали фонари, побросали сигареты, побежали к выходу. Где-то раздался методичный треск, и верхние этажи наполнились гулом включаемых запасных генераторов. Меньше чем через минуту свет вернулся, но был уже другим – болезненным, дергающимся.

Михаил так и стоял во главе стола, в теперь уже пустой комнате штаба. Перезагружались немногие важные компьютеры, но в основном ничего не работало. С потолка в паре мест почему-то начала капать вода.

У коменданта не осталось сил. Он вдруг проникся какой-то бесконечной, почти детской жалостью к самому себе. Ему было обидно за себя, за то, какой он. Весь, целиком. И с этой обидой за себя смешивалась странная обида на других. Почему так? Почему его ранг, его должность ничего не значат? Почему все знают, что им сейчас нужно делать, а он – нет? Он не так себе представлял экстренную ситуацию в Башне. Не что ему будут перечить, сомневаться в нем. Почему раньше он мог, а сейчас – не может? Он думал, все будут его слушать, выполнять его приказы и решения. А все и без него, без коменданта, знают, что делать, где стоять, кого защищать. Значит, не верят? Или, может, и не нужен Башне никакой комендант?

Михаил постарался собраться с мыслями и выйти из болезненного состояния. Быстро налил себе выпивки, но, помешкав, пить все же не стал. Подошел к главному узлу и запустил на терминале экстренный вызов. Пусть никто не придет, не прилетит – но пусть знают, что Башня еще держится.