Ким Публицкий - Таёжный дьявол. Хранитель чащи

Все местные всполошились, засуетились, непривычно нарушив устоявшуюся тишину. Воспользовавшись суетой, из загона вслед за Црыном по стоянке разбрелось несколько оленей. Они мирно паслись возле чумов и, роясь в снегу, в поисках ягеля околачивались среди людей. Пайрия крикнул пару слов по нен-вада, и все собаки, которые в это время находились рядом, собрали разбредшихся животных. В это время лайки всегда подходили к чумам, встречали вернувшихся погонщиков, ошивались вокруг жителей, а те их подкармливали хлебом и ухой. Степан удивлялся глубокому взаимопониманию людей и собак. Лайки слушались хозяев с полуслова, как будто разговаривали с ними на одном языке. Общение с животными было настолько прямым, а местный говор временами так походил на лай, что со стороны казалось, будто в нен-вада действительно было несколько «собачьих» наречий, а возможно даже и оленьи слова. Пайрия крикнул стоящей у частокола женщине в длинной шубе и бордовом тканевом платке. Та в ответ махнула рукой и принялась осматривать загон.

– Большой мана-человек с большой земли-мана. Устал-мана наверна? Пойдём отдохнуть, пойдём отдохнуть, – обратился к гостю Пайрия.

– Да уже, не мешало бы, – отдышавшись, ответил Степан.

Пайрия повёл его за собой к жилищу, откинул плотную кожаную завесу, отгораживающую вход, и пригласил зайти. Степан зябко поёжился и, подышав на руки, продолжил стоять у входа и осматриваться по сторонам. Он наслаждался теми короткими мгновениями покоя и одиночества, когда, наконец, ему позволили быть предоставленным самому себе, но назойливые ощущения преследования не покидали. Даже после ухода охотника они заставляли вздрагивать от каждого шороха и раз от разу оборачиваться. Неясные тревоги не давали продохнуть. Чтобы хоть как-то успокоиться и привести мысли в порядок Степан решил довериться излюбленному хобби и нарисовать стойбище. Он сделал уже множество снимков, но фотографиям, как и прежде не доверял и решил для себя сделать несколько набросков. Степан любил рисовать, он таким образом отдыхал и хорошо освобождал голову. На обложке блокнота изображалось сердце, нарисованное бывшей девушкой. Степан старался его оберегать, сохраняя память о самых лучших в его жизни отношениях. Жаль, что скоротечных, но таков был её выбор.

Из соседнего чума вальяжно вышла кошка и вывалялась в снегу. Как уже знал Степан – это считалось к непогоде. Жилище Пайрии было и впрямь высоким, но не слишком выделялось на фоне остальных. Походило на индейский вигвам, только сделанный из оленьих шкур. Плотные кожаные стены по бокам украшали изображённые угольком рисунки животных, а над входом висело несколько оберегов, сплетённых из сухих веток, шерсти и птичьих перьев. Степан нашёл это приятным. Ненцы оказались не отчуждены от искусства. Степан уже изрядно продрог и, не желая заставлять хозяина ждать, зашёл внутрь.

В чуме оказалось просторно, как в небольшой однокомнатной квартирке, лишённой громоздкой мебели, но в то же время тепло и уютно. Свободно могли уместиться пять-шесть человек. Было где развернуться и семье и приезжим гостям. Жилище с виду казалось простым и приземистым. Помещенье хорошо вентилировалось, внутри будто работал кондиционер, только бесшумный, и осуществлял медленную вытяжку воздуха через верхнее отверстие. По бокам возле стен располагались набитые сеном лежанки, а посередине топилась небольшая железная печка-буржуйка. Один из немногих здешних признаков цивилизации, почти достопримечательность, потому как, со слов Пайрии, в большинстве чумов огонь поддерживался кострами. Тепла от неё хватало даже в стужу, да и шкуры, которыми были покрыты стены, хорошо согревали. Внутри жилища можно было снять верхнюю одежду.

Пайрия пригласил сесть за небольшой столик и выпить чай. Степан несказанно обрадовался. Он нуждался в горячительных напитках сейчас как никогда прежде и даже не мог поверить, что испытывал столь острую потребность в, казалось бы обыкновенных вещах. Под ногами прямо на снегу лежали широкие доски, а вдоль всего периметра по кругу циновки из тонких стволов молодой сосны и стебельной травы, поверх которых расстилались звериные шкуры. Сидеть в тепле и видеть под ногами между досок снег, Степану было непривычно. Иногда из-под деревянного покрытия меж щелей задувал позёмка, но вопреки ожиданиям холодно не было, и он быстро согрелся. Только посидев некоторое время в жилище, Степан перестал чувствовать за собой слежку и, находясь в безопасности, наконец, спокойно вздохнул и расслабился. Он весь растёкся от тепла, словно оттаял, и развалился на лежанке.

Через входную ширму в чум забегали собаки, без приглашения, как свои, но вели себя культурно, под руку не лезли. Они старались быть незаметными, уважали хозяев. Все невысокие – ростом с вершок. Сначала можно подумать, что ещё щенки, но на самом деле взрослые, обученные лайки. Пайрия сказал, что иногда их привязывают на короткую веревку к шестам, чтобы не мешались и отдыхали, стерегли вход.

Достав вещи из походной сумки, Степан угостил хозяина банкой варенья, сыром, печеньем, бутербродами с копчёной колбасой и прочими радостями городской пищи. Пайрия обрадовался подаркам и пожаловался, что к ним в Хымвынар редко кто заезжает. Среди угощений оказались персики. Пайрия округлил глаза и набросился на них так, будто с роду не видел.

– О-о-о, пона одя-ока!

– Угощайтесь, – со скрипом в голосе предложил Степан.

Он внутренне возмутился нападкам Пайрии, но решил смолчать и не портить приятные впечатления от гостеприимства. Степан взял персики больше для себя, нежели для угощения. Ему нравилась мысль о том, что всякий раз даже в самой холодной дороге они сохранили в себе частичку теплоты.

– Вы их никогда не ели?

– Давно-мана охотника привозите! Осень давано-мана!

Пайрия разорвал пакет и принялся жадно поедать с неподдельным аппетитом. Он небрежно надкусывал фрукты и обильно пуская сок, страстно чавкал, будто целовал губы любимой женщины. Воспользовавшись увлечённостью Пайрии, Степан всё же решил один из персиков припрятать в куртке и оставить у себя на всякий случай, как весенний талисман, которым можно подкрепиться на обратном пути. Он пригрел его под одеждой вместе с бутербродами и закрыл внутренние карманы на замок.

Перемежаясь с терпким ароматом заваренного чая, в чуме чувствовался резкий запах шерсти, крепкого мужского пота и древесного прения, но просачивающаяся из скрытых зазоров меж прослойками кожаных покрытий приятная зимняя свежесть развеивала вонь. Степан быстро привык.

– Это удивительно! Вы сами делаете такие жилища? – осторожно отпивая из чашки, спросил Степан и обвёл взглядом стены.