Вячеслав Морочко - Рассказы

— Зевс, назад! — крикнул Строгов. Иван вскочил на ноги — только теперь он увидел громадного куна. Дома их называют еще львособаками. Ростом с теленка, взрослый кун обладает силою льва. Он бесстрашен. А чувства свои выражает по человеческий. Больше животное не нападало, а всхлипывало, прижавшись к ногам Ивана,

— Значит тебя зовут Зевс? Как странно…

— Что тут странного? — проворчал Сергей Анатольевич.

— Почему не Юпитер, — Конин провел рукой по спине львособаки. — Что с тобой, Зевс? На тебе — только кожа, да кости!

— Он не ест с того дня, как исчез наш координатор.

— Кун его?

— Они были друзьями, хотя пес и прилетел с Ветровой, — на этот раз филолог расщедрился на слова. — Мы запираем его, чтобы не пускать в лазарет.

— Чья каюта?.

— Того, кто исчез.

— Значит можно со мной разговаривать по-человечески — подумал Иван, склоняясь к Зевсу.

— Бедный, мой Громовержец, я тебя так понимаю… Но жить как-то надо.

Кун задрал голову и лизнул человека в лицо. Координатор обнял его обвисшую гриву.

— Постарайся быть умницей. Я помогу.

Голова Строгова покрылась испариной. В волнении, доставая платок, он едва удержал цилиндр. Соскользнувшая крышка покатилась кругами, оглашая палубу кваканьем. Из раскрытой посудины шел аппетитный запах.

— Там у вас что-нибудь вкусненькое? — поинтересовался Иван. Строгов кочнул головой.

— Какой раз приношу! Все равно есть не будет.

— Дайте мне, — Иван опустился на пол, расположил судок меж колен, обхватив тощую гриву, притянул Зевса к себе и, ткнув мордой в еду, сказал: — Ешь, маленький. Я тебя очень прошу.

Кун фыркнул, замотал головой, облизнул губы и нос, а потом забрался в кастрюлю и не расстался с ней, пока не очистил до блеска.

— Молодчина! — похвалил Конин. — А теперь пойдем. Здесь тебе нечего делать. Да и мне одному не сладко.

Только они появились в каюте, раздался голос в динамике: «Вы теперь отвечаете за животное, — предупреждал Строгов. — Не смейте пускать его в лазарет!» Конин отметил: «Опять это голос с другой стороны баррикады. Спросил: Надеюсь, на меня ваш запрет не распространяется?»

— И вам там нечего делать! Не вздумайте еще что-то выкинуть!

— Я уже что-нибудь выкинул?

— Не задавайте лишних вопросов! Сейчас не до вас!

— Ей очень плохо? — ухватился за слово Иван.

— Да, очень плохо. Сидите в каюте. Так будет лучше для всех.

Конин не стал уточнять, почему «будет лучше», зная, что объяснений наверняка не дождется. Кун лежал на ковре, не отрывая очей от динамика, будто прислушиваясь к чему-то доступному только его утонченному слуху. Ваня сел за рабочий пульт, протянул руки к клавишам. Долгие месяцы в клинике он мечтал, как усядется в кресло, погружаясь в поток информации, самых новых идей, сообщений, гипотез. Они обрушатся на него, готовые оглушить, довести до безумия, опустошить, убедить в бессилии выплыть, выкарабкаться из неудержимой лавины. Сведения потекут с окружающих станций, от координаторов всех существующих зон. Информация такой мощности может разрушить неподготовленный мозг, в считанные секунды заполнить и сжечь клетки памяти. Только мозг координатора — мозг охотник, мозг следопыт — еще может выдержать натиск. Он выискивает параллельные, встречные, противоречивые мысли и результаты, мысли-оборотни, результаты-фантомы. Но координатор — не просто диспетчер. Координатор — творец. Он ищет лишь там, где находит скрытые связи с другими потоками, чтобы использовать эти трофеи в виде формул, предупреждений, докладов, направляющих остальные исследования.

Иван оторвался от пульта: Кун ходил по каюте, раскачивал головой, издавая звуки, от которых хотелось плакать — львособака по своему причитала. Человек наклонился к зверю, хотел успокоить, сказать что-то ласковое, но слова застревали в горле.

— А кто успокоит меня? — думал Конин. — Я не могу больше ждать! Ни минуты! Сил моих нет! Все! Пора!

Чтобы избежать лишних встреч, он решил идти в через аптеку, минуя холл. В помещении, где одну стену занимал робот-фармацефт, а другая — заставлена была контейнерами с медикаментами, он отыскал глазами белую дверь, в палату. Подождав, пока стихнет сердцебиение, Конин снял висевший у двери халат, набросил себе на плечи, оттягивая время долго поправлял, ища застежку, и, наконец, тяжело вздохнув, тронулся с места, похожий на сонную бабочку, волокущую по земле мятые крылья. Ивану казалось, что движется он осторожно, но в углу, где высились горки пробирок, запели разноголосые колокольчики.

В палате горел ночник. Пока привыкали глаза, Конин стоял у двери. Ему показалось сначала, что в комнате никого нет. Он даже вздохнул с облегчением… и вдруг увидел Ее… Она лежала на реанимационном ложе, закрытая простынею до подбородка. Светлая, коротко стриженная головка ее была повернута на бок. Лицо обострилось. Веки — опущены. На бледных чуть приоткрытых губах — удивление.

Конин двигался, точно плыл, оглушенный гулом в висках, затем опустился на край ее ложа, протянул огромную руку к полу сжатому кулачку, голубевшему на простыне… и содрогнулся от прикосновения, как от удара током. Словно какая-то дверца внутри его застонала, вибрируя, и захлопнулась на защелку. Он чувствовал, что срывается в пропасть. Тело быстро деревенело. В горле беззвучным криком заклокотал ужас падения. От кошмара освобождаются резким движением. Но это — во сне. Конин не сознавал, что творится. Он съежился, сблизил сразу отяжелевшие плечи и, неожиданно распрямив их сильным рывком, сделал отчаянный вздох, от которого ухнуло что-то в груди. И падение прекратилось. Но все еще трудно было дышать. Маша застонала и повернула головку. Конин открыл глаза. Он снова мог видеть и слышать Кто-то со стороны холла трогал ручку двери.

Он осторожно убрал ладонь, поднялся и направился к выходу, но перед дверью в аптеку замешкался, оглянулся… и рассмеялся тихонько, приметив на столике под ночником пузатенького болванчика из обожженной глины. «Да это же вылитый я!» В ту же секунду со стороны холла вошла фрау Винерт. При виде Конина, от неожиданности, она припала к стене. Улыбаясь чему-то, он вышел в аптеку, а Маша вдруг повернула головку и застонала. Винерт прикусила губу, чтобы не вскрикнуть, замерла, прислушиваясь к дыханию Ветровой, к шорохам, доносившимся из аптеки, где Иван возился с халатом, вздыхал и шаркал подошвами.

Курумба полулежал на кушетке, вытянув длинные ноги. Эдуард, сидя рядом, глядел в одну точку. Строгов, молча, мерил шагами холл.

Дверь в палату медленно отворилась. Вошла фрау Винерт с окаменевшим лицом, сделав шаг, пошатнулась, привалилась к стене. Обходя ноги Курумбы, Сергей Анатольевич поспешил к ней на помощь.