Ирина Булгакова - Уровень

В ту же секунду девушка разжала ледяные пальцы — холод просочился сквозь его перчатку, и прыгнула вниз.

Ариец услышал негромкий стук и все стихло. Если она и ударилась, то не произнесла ни звука.

В отличие от девчонки, диггер сразу прыгать не стал. Глянул вниз, привычно нащупал лучом фонаря бетонный пол.

— Эй, все в порядке? — тихо спросил он.

Стояла тишина. То ли девушка решила таким образом отомстить ему за неудачное падение, то ли действительно оно было настолько неудачным, что ответить некому.

Диггер свесился вниз. Повисел, уцепившись за решетку, закрывающую вход в шахту, вернее, то что от нее осталось, и прыгнул. Метра полтора свободного падения прошло без происшествий. Приземлившись, он выпрямился и огляделся.

Девчонка стояла у стены. С ней ничего не случилось. Губы ее шевелились, будто она отчаянно пыталась зацепиться за нечто, что как кость голодной собаке подкинула ее память.

В подсобке, где они находились, давно не ступала нога человека. Груда сваленной по углам мебели, разбитое окошко в шкафу пожарного крана. Рядом находилось бомбоубежище — разграбленное еще до того, как Ариец впервые спустился под землю.

— Видишь ту дверь в углу? — сказал он и для верности качнул головой, показывая направление. — Там бомбарик. Иди. Жди меня там.

Девчонка кивнула и, повернувшись, как заводная кукла пошла туда, куда указали.

Дождавшись, пока она исчезнет, Ариец выключил фонарь, встроенный в каску. Блаженно зажмурился, привыкая к полной темноте. Потом прошел по памяти вперед, нащупал поворот и свернул за угол.

Здесь заканчивался тюбинг, который они обошли сверху, слева. Здесь вышли бы преследователи. Если бы смогли.

Ждать пришлось недолго: скоро диггер различил голоса. Заметались по стенам огни фонарей. Ариец насчитал восемь, но вполне возможно, что их было больше. Он отлично видел, как люди приближались. От обилия фонарей посветлело как днем. Преследователи, возомнившие себя охотниками шли вальяжно, без опаски.

И опять душная волна памяти накрыла Арийца с головой. Он едва удержался от того, чтобы не вскинуть автомат, висевший за спиной и не начать стрельбу. Они разговаривали, смеялись. Пикник на кладбище, среди могил. Для них подземный мир — груды железа, кучи мусора, реки дерьма. Они не знают, и не хотят знать, что здесь нашли свое последнее пристанище те, у кого никогда не будет могил. Горец, Лузер, Вензель, Провайдер… Всех и не упомнишь. Отчаянные, смелые люди. Этот мир требовал уважения. И в силах Арийца преподать проходимцам первый урок.

Если бы Ариец знал, что случится через несколько часов, пожалуй, он начал бы стрельбу раньше.

— Некуда им деться, — протянул кто-то хрипловатым баском. — Я точно знаю — там дальше бомбарик. Я этим ходом сюда не ходил, но уверен на сто. Вообще не знал, что тут есть ход…

— Это я первым заметил, — раздался хвастливый голос. — Паутина только сбита — все ж понятно.

— Тормози, Звонарь, — насмешливо отозвался еще один. — Это Окулист первым заметил. Точно я говорю, Циркач?

Ему не ответили.

— На то он и Окулист, чтобы все замечать, — раздался низко поставленный голос, за который тут же зацепилось эхо.

Шумный смех заполнил тюбинг под завязку. Был он таким же оскорбительным, как смех здорового человека возле постели тяжелобольного. Когда до сжатых кулаков хотелось поменять местами умирающего и того кто решил, что будет жить вечно.

Ничего, мстительно подумал Ариец. Хорошо смеется тот, у кого есть чувство юмора. На отсутствие этого чувства он не жаловался. Представление ожидалось еще то, почище театрализованного.

Они смеялись. А он стоял в темноте и готовился. Наблюдать.

ВИРТУОЗ

"— Посмотри на меня, Стрелец. Ты меня слышишь?

— Слы-ы-ы-шу. Только я не… Стрелец.

— Извините. Конечно. Вы — Вадим Алексеевич Стрельцов. Мне даже удобнее так вас называть.

— Я не… Алексеевич.

— В смысле? Вам не понравилось отчество, или имя вообще?

— Нет. Не понравилось. Имя. Я не Стрельцов.

— Хорошо. Тогда, может, объясните, кто вы?

— Я… меня нет.

— Вы хотите сказать, что вы мертвы?

— Я не мертв. Я жив. Но меня нет. Меня… много. И все мы живы.

— Интересно. Вы хотите сказать, что в вашем теле живут много людей?

— Живут. Но не люди. Много.

— И вы можете мне объяснить: кто же те, кого много?

— Я пытаюсь. Пытаюсь. Но их слишком много.

— Хорошо. Вы можете воспроизвести хоть одну фразу из того, что они говорят?

— Нет. Не могу. Они не… говорят. И их очень много.

— Как же вы, Вадим Алексеевич, с такой легкостью определяете их количество, если они молчат?

— Космос… он тоже молчит, но наша галактика не одинока… Ты же не сомневаешься в этом, верно? Космос… он везде. И во мне. И в тебе, в том числе. Сколько в тебе галактик? Одна? Две? Галактика подлости, где ты сам, как последняя шлюха легко сдаешься на милость победителя. Галактика разврата, где ты — венец творения и тебе принадлежит все, что движется. Галактика жалости… кусок хлеба неимущим. Любви — где тобой обласкан каждый… Каждый поворот твоей галактики — взрыв сверхновой — уничтожение одного мира и создание другого.

— Интересный взгляд на вещи. Но вернемся…

— Нам не стоит возвращаться, доктор. Там… в исходной точке все еще хуже.

— Хорошо-хорошо. Оставим эту тему. Я вам не враг и хочу помочь…

— Да, доктор. Ты можешь мне помочь. У тебя должны быть всякие инструменты. У меня очень чешется… вот здесь.

— В голове?

— Да… под черепом. Если вскрыть… аккуратно и… потом на место все поставить. Черт… когда она сама лопнет, моя голова, уже ничего будет не вернуть! Будь другом, доктор! Я прошу! Прошу!!!!

— Стрельцов! Что вы делаете? Санитар! Колите!

— Суки, суки!! Моя голова!! Голова!!!

Да-с. Когда он выбрался из канализации, я не знаю. Его случайно нашла уборщица. В подсобке. Он сидел так тихо, в уголке, что она не сразу его заметила.

Стрельцов уходил такой бравый, такой… балагур, что я тоже не сразу его узнал. Эту запись нашего с ним разговора я сделал абсолютно случайно. За два часа до его смерти. Не знаю, что меня заинтересовало в его словах — обычный параноидальный бред. Скорее, меня задели не слова, а его состояние. За те три дня, что мы не виделись, из бравого военного он превратился в параноика.

Паранойя — не болезнь, передающаяся воздушно-капельным путем. Чтобы человек с устойчивой психикой, прошедший огонь и воду, за несколько дней превратился в такую развалину… Любопытство исследователя, если хотите.

Зрачки его так спонтанно реагировали на свет. Без всякой системы. То расширялись, то сужались.

Короче. Я взял на себя смелость и перед тем, как сообщить спецслужбам, самостоятельно провел вскрытие. Да-да, без санкции. Мне так много лет, чтобы начать бояться… угроз и судебного разбирательства в том числе.