Юрий Нестеренко - Приговор

"Эвьет, за повозку!", — хотел было скомандовать я. Но ее не нужно

было учить — она уже сама устремилась в укрытие, махнув мне рукой, чтобы

следовал за ней. Что я и проделал со всей возможной поспешностью.

И вовремя. Первая стрела шлепнулась в воду, не долетев добрых трех

ярдов, но почти сразу же вторая с тупым стуком вонзилась в настил

парома. Выпустив по стреле, солдаты поскакали дальше по мосткам,

сокращая расстояние, и выехали на причал, вновь натягивая луки. Эвелина

тем временем взводила свой арбалет. Я думал, что она собирается стрелять

поверх телеги, но она вместо этого шмыгнула между ее колесами и

выстрелила снизу вверх.

Честно говоря, я не ожидал, что с такого расстояния она попадет.

Однако один из всадников дернулся, выпуская тетиву (стрела некрасиво

кувырнулась в воздухе и упала в реку) и недоуменно уставился на

арбалетный болт, торчавший из его собственной груди. В следующий миг он

вяло взмахнул руками, словно что-то ловя в воздухе, и повалился с коня,

тяжело грянувшись о дощатый край причала, а оттуда — в воду. Не знаю,

была ли его рана смертельной; может быть, он и сумел бы еще ухватиться

за пристань и влезть обратно, если бы не кольчуга, шлем и меч в ножнах.

Но все это железо мгновенно утянуло его на дно.

Его товарищ выстрелил, и вновь с недолетом. Тогда, поняв, что

добыча ускользает, он спрыгнул с коня, выхватил меч и в ярости рубанул

канат, по которому, словно бусина по нитке, двигался от берега к берегу

паром. "Стой, болван!" — крикнул ему третий лучник, уже скакавший во

весь опор по мосткам, но было поздно. Паром, потерявший связь с берегом,

слегка качнуло и стало сносить течением. Еще можно было ухватиться за ту

часть каната, что оставалась у нас, и продолжить нормальный путь, но тут

произошло сразу несколько событий.

Третий лучник выстрелил уже практически на пределе возможной

дальности — и оказался искусней или просто удачливей двух других.

Стрела, прилетевшая по навесной траектории, вонзилась в грудь паромщику.

Сама по себе рана была, скорее всего, не опасна — стрела была на излете,

а угол удара такой, что едва ли она могла достать до жизненно важных

органов. Но от боли и неожиданности паромщик резко дернулся — а парень

все еще прижимал остро отточенный кинжал прямо к его левой сонной

артерии. Хлынула кровь — даже не хлынула, а брызнула пульсирующим

фонтаном, как всегда бывает, когда рассекают крупную артерию, тем более

у человека в состоянии сильной физической и эмоциональной нагрузки. На

неподготовленных людей такое всегда производит впечатление. Торговец,

которого забрызгало кровью с головы до ног, в ужасе шарахнулся,

ударившись затылком в морду своей лошади. Та попятилась, толкая назад

телегу и не думая, о том, что стоит не на земле, а на небольшом по сути

плоту, имевшем перильца лишь с трех сторон. Четвертая, откуда въезжали и

входили пассажиры — и задом к которой стояла савраска — перед отплытием

замыкалась жердью, укладываемой на два столбика с рогатками на концах.

Однако на сей раз мы отчаливали в таких обстоятельствах, что об этой

мере безопасности никто не подумал, и дорогу телеге ничто не

преграждало. Тяжелые колеса чуть было не наехали на Эвьет, которая

старательно целилась для второго выстрела и оттого не заметила вовремя

опасность. Я едва успел выдернуть ее из-под телеги, которая в следующее

мгновение съехала задними колесами в воду.

Лошадь испуганно заржала; она и так была явно слабовата для такой

тяжелой повозки, а тут, похоже, еще и ополоумела от страха и вместо

того, чтобы бороться с внезапно потянувшей ее в реку силой, еще сильнее

сдала назад, усугубляя ситуацию. Паром слегка накренился. Торговец

обернулся и с криком "Тпрру! Куда, скотина?!" стал хватать кобылу за

уздцы, а видя, что это не помогает, метнулся к телеге, пытаясь

остановить ее сползание в воду. Бородачи поспешили к нему на помощь, но

один из них поскользнулся на свежей крови и грохнулся на настил. Парень

меж тем, подхватив обмякшее тело паромщика, пытался зажать ему рану на

шее, бормоча: "Вот черт! Я же не хотел…" Один лишь Верный хранил

полное спокойствие среди всего этого хаоса — очевидно, в гуще боя ему

доводилось видать и не такое. А брошенный без присмотра ворот неспешно

крутился сам собой, под действием течения вытравляя канат, еще

соединявший нас с дальним берегом.

Уже потом я смог восстановить все эти события по памяти, чтобы так

связно изложить, а в тот момент поддался общей неразберихе. Мне

показалось, что колесо все же успело проехаться по пальцам Эвьет, и я

осматривал ее кисть, повторяя: "Тебе больно? Ты что-нибудь чувствуешь?"

Когда я, наконец, понял, что с рукой все в порядке, а хруст, который я

слышал, издала вовсе не кость, а сломанная стрела (сам арбалет тоже не

пострадал), телега, несмотря на попытки ее остановить, с громким

всплеском окончательно съехала в воду, увлекая за собой отчаянно ржущую

клячу, а заодно и пытавшегося этому воспрепятствовать торговца. Что бы

там ни было под этим брезентом, оно мигом утянуло вглубь и телегу, и

кобылу, и хозяина.

Бородач остался на краю парома, но вместо того, чтобы пытаться

спасти торговца, сделал шаг назад. Второй, уже поднявшийся на ноги,

сделал было движение отстегнуть пояс с мечом, собираясь, видимо,

прыгнуть в воду, но первый удержал его за руку:

— Не надо. Все к лучшему. Вспомни, о чем третьего дня говорили.

— Да, но… не по-божески это… отец все-таки…

— А впроголодь нас держать по-божески? Денег давать только на

карманные расходы, точно мы еще пацаны сопливые? Он сам виноват. Не был

бы таким скупым, не цеплялся бы за товар до последнего.

— Да… но… — попытки второго вырвать руку, и в первый миг не

очень сильные, становились все слабее.

— Да и поздно уже, — подвел итог первый. — Его в этой мути уже не

найти. В ил ушел. А глубина здесь, по высокой воде, ярдов пятнадцать, а

то и больше… Только сам сгинешь.

— Ты прав, — медленно сказал второй, снова застегивая пояс.

— Не журись, Жакоб, — первый хлопнул брата по плечу, — выпьем

сегодня за помин души, вот и весь сказ. Ну хочешь — свечку за него

поставь и панихиду закажи. Только это уже, чур, со своей доли.

Они обсуждали это громко, ничуть не стесняясь нас. Да и чего им, в

сущности, было стесняться?

Я обернулся и шагнул к паромщику. Того пробирала дрожь агонии. Мне

достаточно было взглянуть и прислушаться, чтобы вынести вердикт.

— Бесполезно. Слишком большая кровопотеря, а главное, в артерию уже