Коллектив авторов - Полдень, XXI век (август 2011)

Да, дорогу кто-то перешел перед самой машиной – не соврал Петрович. Лаврентьев без труда отыскал следы, маленькие, смазанные, не совсем такие, как от голых ног, но и точно не от обуви. Отпечатки ботинок Мартынова сворачивали влево, через припорошенную снегом обочину, и продолжались уже за кюветом. Проследя их взглядом, Лаврентьев различил у кромки лесополосы несколько фигур, ему показалось, что они стоят на месте.

«Взяли! – сообщил остановившийся рядом Шмаков. – Вижу двоих наших из джипа, Мартынова, Капустина и девку с волосами».

Лаврентьев пока никого не мог различить – острота зрения у него была уже не та. Оставалось только ждать, и он, сунув руки в карманы, повернулся спиной к ветру. «Вырядился! – недовольно подумал он, чувствуя сквозь тонкую подошву туфель влагу и холод асфальта. —Лень переобуться было!»

Со стороны «лэндкрузера» подошел Голубенко, встал за спиной Лаврентьева, прикрыв его от ветра и наблюдая за лесом на противоположной стороне. Ему погода была нипочем – в комбинезоне и шнурованных американских ботинках на рубчатой подошве. Еще натянул бы капюшон поверх вязаной шапочки – вообще мог бы часами стоять.

Силуэты людей приблизились и Лаврентьев смог разглядеть идущих. Кроме двух человек из «БМВ», там действительно была девушка, Федоров и Чихоткин. Они замешкались, пытаясь помочь девушке взобраться на скользкий глинистый откос, но она уклонилась от рук, и странно, напоминая конькобежца в повороте, ставя ноги в оползающий снег, взбежала на склон сама. Все вместе подошли к Лаврентьеву.

Совсем голой она не была, хотя так и казалось еще за пять или шесть шагов. Однако и нормально одетой признать ее было трудно: тело от подбородка до кончиков пальцев было обтянуто матовой пленкой, похожей на полиэтилен.

«Еле догнали! – сказал Мартынов. – Как олень, бегает. Еще чуть-чуть, и в лес бы ушла!»

«Чума девка!» – подтвердил Капустин.

Пистолет он продолжал держать в опущенной руке. Федоров с Тубом, вооруженные магазинными карабинами, похожими на автоматы, одинаково придерживали их стволы на сгибе левых рук, и только Мартын казался безоружным.

Лаврентьев молчал, разглядывая задержанную. «Да, черт, – подумал он через несколько секунд, заставив себя отвести взгляд от ее лица и скользнув им по всей фигуре. – Вот так приключение!»

Он не был монахом, но никогда не считал себя и бабником. К сожалению, тот период жизни, когда он мог и хотел женщин, не позволил ему реализовать в полной мере свои желания: красивые не обращали на него внимания, а те, что сдавались сразу, – были обычны, как столовская лапша с котлетой, да и исполняли сходную функцию.

В первый раз он женился еще в молодости, помотали с женой друг другу нервы, хорошо недолго, и расстались по обоюдному согласию, едва успев завести ребенка. Повторную ошибку Лаврентьев сделал шесть лет назад. Неизвестно, чем он смог тогда привлечь Людмилу. Может, тем, что привычками походил на ее отца, хотя Старик был полным генералом, а он всего лишь полковником запаса. А может, тем, что разительно отличался от окружавшей ее полубогемной тусовки, все на свете покупающей и ничего своего не имеющей. Скорее же, просто вышел разлад с очередным Мишелем, Шуриком или Владиком, не на кого глаз положить оказалось, а тут он – под пятьдесят, но еще не старый, не красавец, но и не квазимодо. Обычный самостоятельный человек, едва начавший входить в силу и не сделавший даже первого десятка миллионов. Ей было в новинку попробовать «по-взрослому», а он и впрямь загорелся – с девчонкой вдвое моложе себя и на два года младше сына. Все это быстро кончилось, и никакие подарки с поездками ничего не смогли исправить. Да они и никогда никому не помогали.

Так что же с этой-то делать? Лаврентьев знал, что от него сейчас ждут решения. Они предпочли бы не ждать: совсем стемнело, снегопад, и они вовсе не на оживленном Минском шоссе, а на лесной дороге, но торопить его не будут. Не рискнут.

Он снова посмотрел ей в лицо. Никогда и нигде таких не видел: ни в жизни, ни в кино, ни в журналах. Конечно, будь освещение получше – нашлись бы изъяны. У всех они есть: крошечная оспинка, родинка, пушок над верхней губой, асимметричность носа. Раньше он полагал, что именно это помогает восприятию ощутить разницу между кукольной красоткой и подлинной красавицей. Но сейчас засомневался. Ни один скульптор не смог бы изваять такой облик, что уж говорить о бессмысленно тасующей генные наборы природе! Он пытался подобрать определение ее чертам лица, да и всей фигуре: «совершенные»? «точеные»? «филигранные»? Наконец подобрал, чужеродное, но странно подходившее – прецизионные. Она вся была будто изготовлена по гениальной сложности чертежу на высокоточном оборудовании.

Девушка по-прежнему молчала, стояла спокойно, с опущенными руками и чуть расставив ноги. Грудь ритмично вздымалась, улица таяли облачка пара. Глаза не бегали испуганно по сторонам, не смотрели напряженно в одну точку, не дрожали губы. Осанкой и бесстрастным лицом она выказывала только безмерное терпение, как будто ей была назначена важная встреча – прямо здесь, на мокрой и холодной обочине подмосковной дороги и приказали дождаться этой встречи во что бы то ни стало.

«Ты откуда такая?» – спросил Лаврентьев, делая к ней шаг.

Чихоткин автоматически протянул руку, чтобы фиксировать девушку за локоть, но она, даже не видя движения стоявшего позади и сбоку мужчины, тут же сдвинулась в сторону, как будто любое прикосновение к ней нежелательно. Выражение ее лица ничуть не изменилось.

«По-русски говоришь?» – продолжал спрашивать Лаврентьев. Против воли он выражался короткими лающими фразами, повышая голос и чувствуя, что звук его все равно сносит ветром.

Вместо девушки ответил Мартынов.

«Немая, похоже! – громко сказал он. – Когда ловили, тоже ни звука: ни бэ, ни мэ, ни кукареку. Пыхтит, и все! И лапать себя не дает. Может, больная?»

«Марсианка она! – сказал над самым ухом Лаврентьева Шмаков. – И скафандр у нее такой, чтоб не мешал движениям. А шлем в корабле оставила, потому что воздух ей подходящий!»

Никто не улыбнулся на это предположение. Ничуть не безумней гипотез об иностранной разведчице или беглянке из сумасшедшего дома. Не время для гаданий на кофейной гуще – просто надо было уходить с этого места. Все это знали, и Лаврентьев тоже.

«Искать ее будут, – понял вдруг Лаврентьев. – Обязательно будут искать! Те, кто ее знает, костьми лягут, землю будут жрать, но ее вернут. Кто она такая, зачем она здесь – не важно. После разберемся. Сейчас главное – сделать, чтобы было это – после. Не отдам! – так же внезапно решил он. – Хрен вам, а не чудо в пленке! Ищите дальше, мудаки! Моя она будет, – обломитесь!»