Коллектив авторов - Полдень, XXI век (сентябрь 2011)

Искомый Гусев и в лагере отличился. Место свое содержал грязно, койку не заправлял. Отсюда итог: умер в больнице ОЛП (отдельного лагерного пункта) «Золотистый». Прилагалось найденное при трупе письмо, написанное карандашом, – никому не успел передать, скотина. В письме, сложенном аккуратным треугольничком, покойный з/к сообщал какой-то Маше (жене? сожительнице?), что в течение последних двух с половиной месяцев он работал ассенизатором, хотя был признан негодным к физическому труду. «А работать, – сообщал покойный Гусев А. И., – очень мне хочется». Даже бравировал: «Хочется приносить стране настоящую пользу, хочется не быть за бортом, вложить в свой труд всю преданность партии, правительству, родной стране. Я, Маша, убежден, что мне поверят, что меня простят, что я буду вычеркнут, наконец, из проклятого списка врагов народа!»

Но партию и природу не перехитришь.

Крупозное воспаление легких, кардиосклероз, упадок сердечной деятельности. Похоронен на том же ОЛП «Золотистый». «В 1500 м от зоны лагеря в юго-западном направ. на глубине 1,5 мт. в гробу и нижнем белье». Тут же приводились приметы захоронения: «Расстояние от зоны лагеря – 1,5 км. Метров от дороги – 300. Какое место – сопка. Куда погребен головой – на северо-запад. Какие ближайшие предметы около могилы – редкие поросли стланика».

Надежней упрятан, чем Чингисхан.

А то, что умерший был тем самым нужным ему Алексеем Ивановичем Гусевым, лейтенант Рахимов понял сразу. Правонарушения отмечены: споры с конвойным – карцер, стычка с дежурным – карцер, несанкционированная встреча с з/к… Полгаром!.. Пересеклись, гады!

– Подумаешь, Марс, – ответил на размышления лейтенанта бывший князь капитан НКВД Мочабели. – Я слышал, и на другую планету летали, почему нет? Только делу не дали ход. А допрос с пристрастием – он фантазии возбуждает. Через мои руки и не такие контры проходили.

Посочувствовал:

– Опоздал ты на своего Гусева. На «Золотистом», насколько мне известно, больше пяти месяцев не живут. Тебе бы раньше со мной связаться, вытащил бы того гуся на сковородку, раз так нужен тебе.

– Не мне. Стране нужен.

– Тем более. Я бы сам поговорил с этим Гусевым, пока он был жив. Человек, если он еще живой, всё скажет, если правильно подойти. У меня было, проходил по делу настоящий красный командир. Ну, там все сходилось – и командир он, и красный, и орден Красного знамени, и подвиги кромешные совершил. А когда подошли с умом, оказалось, что хоть и командир он, а белый.

– Против себя воевал, что ли?

Мочабели охотно разбавил спирт, выпил:

– Нам о таком задумываться не рекомендуется. Записал ответы, отдал дело в производство. Диалектика!

Но вот з/к Полгар, если всерьез, был не так уж прост, даже совсем не прост. Считался красным журналистом, знал три языка. «Животное, снабженное кровью», писал о таких в древности Аристотель. У лейтенанта в памяти часто такое всплывало. Этот Полгар постоянно двоился, имел как бы два лица. Одно из папье-маше – глупое, а другое – лик божественный. (Тоже выражение – из древних.) Крикнешь к божественному, а к тебе глупое поворачивается. Писал, кстати, гражданин Полгар книжечки о существовании эфира – тончайшей среды, наполняющей всю нашу вселенную. В деле з/к Полгара нашлись записки, сделанные им уже в лагере. Он и на Колыме всякое предполагал. Солнечные процессы… Чудовищные взрывы и вихри… Почему бывшие всегда так сильно заняты взрывами и вихрями? Почему свободная рабоче-крестьянская страна вызывает у них исключительно мысли о взрывах и вихрях?.. В обрывочных своих записках з/к Полгар предполагал, что когда-нибудь свободная советская наука обязательно установит связь между колебаниями солнечной деятельности и крупными событиями общественной жизни. Вот оно как! «Когда-нибудь… Свободная…» Мало им бомбы под колеса несущегося поезда, они хотят дуть на Солнце, как на свечу, чтобы всю ужасную энергию сносило в сторону тех, кто мир перестраивает.

Ущемленец! Ущемленец! Инструкция-то нам что говорит?

А Инструкция говорит нам, что внутренняя дисгармония в соединении со слабым развитием нравственной жизни делает невозможным как индивидуальное усовершенствование, так и достижение высших целей жизни. «Рабы не мы». Жизнь подобных з/к Полгару субъектов с течением времени движется не вперед, как следовало бы ожидать по всем законам развития, а назад.

Это, само собой, приводит к разочарованию, к утрате радости в жизни, к моральному одряхлению. Потом распадается весь план жизни, и она сама превращается в нравственную случайность.

«…мачты трирем – голые, короткие, отталкивающие.

А мир, он – как зеленое дерево, ствол которого расходится на четыре ветви, а каждая из четырех – еще на четыре, и еще на четыре, и так без конца. Мы все, говорил жрец Таху, необозримым количеством ветвей уходим в будущее, шумим там под всеми ветрами, а чудовищный мощный корень, он один-единственный, он прочно врос в прошлое, где когда-то вообще ничего не было, только бог Шамаш – еще босиком, но в галифе и в гимнастерке. Жрец Таху знал, что Хипподи часто ходит мимо Пирамиды духов, и даже спит иногда в кустах и в траве перед вентиляционными окошечками, надежно заросшими колючими кактусами и кустами, а сам Хипподи знал, что в одном месте можно осторожно сунуть руку под мышиный горошек, под колючие кактусы, и вытянуться так, что тело опасно нависнет над глубокой трещиной в камне; тогда пальцы, уйдя в тьму вентиляционного окошечка, коснутся листочков клейких и нежных. Там, во тьме Пирамиды духов, растут два огромных дерева, давно перепутавшиеся ветвями – дерево печали и дерево радости. Они растут в ужасной тьме, которая сохранилась с того времени, когда бог Шамаш впервые примерил гимнастерку и галифе на свое голое перепончаторукое тело и даже не задумывался о звездах. Правда, Хипподи не знал, можно ли веселиться в Пирамиде духов. Там, наверное, всегда чувствуется присутствие потерянных человеческих душ, ведь перед тем как продать раба, его на час вталкивали в Пирамиду.

Дерево печали. И дерево радости. Они растут в вечной тьме, им не надо света, они питаются тьмой, поэтому имеют однозначные свойства. Если пожевать листочек с дерева печали, даже просто лизнуть ладонь, на которой лежал листочек, солнце тускнеет, жара становится гуще, кровь пульсирует в висках, размывая очертания видимого, а сам человек горько плачет и долго не может прийти в себя. А если пожевать листок с дерева радости, даже просто лизнуть палец, прикасавшийся к листве, человек ликует и впадает в детство, все тащит в рот и умирает от противоречий. Хипподи не раз видел рыжего горбуша, жившего на берегу, напротив руин общественных бань. Ходили слухи, что этот горбун однажды полностью сжевал небольшой листок с дерева радости: скоро он сильно помолодел – стал огненным, румяным, ни одна морщинка не пересекала молодой низкий лоб. Все равно чувствовалось, что он скоро умрет.