Евгений Прошкин - Механика вечности

— А вас я бы попросил…

Закончить Фирсову Ксения не дала.

— Нельзя врываться в прошлое галдящей оравой. Время — субстанция капризная, мы в этом убедились.

— И кто же, по вашему мнению, должен идти?

— Я, — звонко ответила Ксения.

Вопреки моим ожиданиям, оглушительного хохота не последовало. Засмеялся один Левша, да и тот, не получив поддержки, быстро умолк.

— Как же вы собираетесь искать Тихона, если никогда его не видели?

— Хорошо. Я и Евгений Петрович.

— Вы не учли вот чего: возможно, не все пойдет гладко и в девяносто восьмом вам придется задержаться. Кто помнит это время лучше всех и в состоянии… ну, хотя бы пройти по улице, не привлекая внимания окружающих? Люди очень остро реагируют на чужаков.

— Внедрение в социум. По этой дисциплине у меня пятерка. Мы с Евгением Петровичем представляем Отдел, нам и расхлебывать.

— А по психологии, наверное, был трояк, — улыбнулся Фирсов. — Думаете, я позволю забрать единственного специалиста и увести его неизвестно куда? Ладно, пятерых действительно многовато. Левша остается.

В коридоре к нам присоединился Конь, и мы поднялись наверх. Длинный ряд лифтовых дверей указывал на то, что здание когда-то было многоэтажным. Однако разногласия между Ираком и Китаем превратили его в подземелье, засыпанное радиоактивным мусором. Сейчас мы поймаем одного негодяя, Куцапов сломает ему челюсть, и Москва восстанет из пепла, аки птица феникс. Славно. Жаль только, что ничего не выйдет или выйдет, да снова не так. Уж очень красиво задумано: спасти мир, не напрягаясь. Вот сломать, не напрягаясь, уничтожить, размолотить в труху — это пожалуйста.

— Как насчет оружия? — поинтересовался я.

— Куда тебе? Ты у нас консультант по жизни в прошлом веке, — ехидно проговорил Куцапов. — Если что, мы с Мамой прикроем.

— А зачем нам Лиманский?

— Он начальник. Меня Тихон не послушает — гордый больно. Да, вот, Фирсов велел отдать. — Колян протянул мне дырокол, обернутый несвежей тряпицей. — Левше понравилось. Нам бы такую технику…

— И что бы вы сделали?

Куцапов промолчал и ускорил шаг. Он, возможно, был хороший тактик, но не стратег. Ему говорили: убей, и он убивал, свято веря, что каждый новый труп приближает его к свободе. А потом возвращался в тридцать восьмой и по знакомой тропинке спускался к бункеру. И снова спускался — на самый нижний из трех уцелевших этажей. Потому что забиться в нору — это в человеческой природе. Лучше дышать керосиновой вонью, чем созерцать пятьдесят километров руин и постепенно догадываться, что это — навсегда.

Мы погрузились в чудовищный шестиколесный автобус, и Конь, напевая какую-то скорбную мелодию, направил машину к светлеющему вдали лесу. Ко мне подсел Лиманский и, потеребив бородку, спросил:

— Миша, можно с вами на «ты»?

— Конечно, Евгений Петрович.

— Просто Петрович, без Евгения. Здесь так принято. Расскажите мне о другой версии.

— Опять проверяете легенду?

— Да ну, это Фирсов. Ему по должности положено, ты на него не обижайся.

— Когда получаешь что-то бесплатно, о цене не задумываешься. Теперь кажется, что каждый час, прожитый до первого нажатия на эту проклятую кнопку, был наполнен счастьем. И смыслом. Как описать? Ваша молодость, она ведь тоже прошла в спокойную пору. Реформы восемьдесят второго…

— Экономический бум, тридцать семь копеек за доллар, возвращение эмигрантов, реставрация храмов, — мечтательно произнес Лиманский. — Нет, Миша, ничего такого у нас не было. Распад России на карликовые государства, безработица, преступность и гражданская война. Единственное, что не сумели выменять на хлеб и водку, — это ядерное оружие. Оно-то нас и сгубило. Мне тогда было двадцать три года, и я не очень переживал за далекий эстонский город. После мехмата МГУ я работал в одном институте, закрытом, но таком же нищем, как все остальные. Я обедал через день и донашивал дедовы туфли. Какое мне было дело до тех людей на берегу холодного моря? А потом — танки, английские и немецкие. Танки везде. И знаешь, никто не сопротивлялся. Просто надоело. Пропало что-то такое, ради чего стоило умереть.

— Но вам показали развалины, и это «что-то» снова появилось.

— Да, Миша, как ни странно.

— Только я не понял, про экономический бум — это откуда?

— Прожекты Тихона. Он мечтатель. Сядем вечерком, как начнет расписывать… И вот, гляди ж ты, угадал.

— Действительно угадал. Особенно курс американского доллара.

— Неужели? — поразился Лиманский.

— С точностью до копейки.

Впереди лежал разрушенный мост. Автобус свернул в сторону и, спустившись по откосу, медленно преодолел тухлое болотце, оставшееся от реки. Узкая дорога, уходившая в лес, была сплошь засыпана гниющим хворостом и напоминала старый тракт, самостийно прорубленный где-то в Сибири.

Природа выглядела почти здоровой: повсюду пестрела зелень, цветы, с веток верещало множество бодрых, успевших позабыть о человеке, голосов. Я даже заметил за ближними стволами чей-то пушистый хвост. Куцапов выхватил пистолет, но Мама заслонил ствол ладонью и сдвинул брови — этого было достаточно, чтобы Колян раздумал.

Справа лес оборвался не то полем, не то лугом, и Конь, съехав с дороги, направил машину прямо через него. На поразительно ровных угодьях буйно разрослась какая-то лебеда, заглушившая все остальное. Мощные растения с фиолетовыми зонтиками на верхушках стояли так плотно, что их можно было принять за новую культуру, высаженную здесь специально.

Конь прибавил скорости, и мы понеслись по полю, приминая огромными колесами снопы сорняка. Толстые стебли не ломались, они тут же вставали и, расчесанные ветром, вливались в бунтующее зелено-фиолетовое море.

— Как он не заблудится? — спросил я.

— Видишь старую сосну? Под ней — два сарая.

Сараи при ближайшем рассмотрении оказались обыкновенными строительными бытовками на салазках. Оба вагончика давно сгорели, их дырявые крыши провалились вовнутрь, а из окон беспардонно высовывались кусты все того же бурьяна.

Я тронул косую обугленную дверь, и она упала, развалившись на ворох черных досок.

— Не сюда. — Куцапов приобнял меня за плечи и подвел ко второй бытовке, пострадавшей от огня еще сильнее. — На всякий случай запомни: вон та, у дерева, — жилая, а это — паром. Заходи.

Внутри было сыро и душно, под ногами скрипели осколки мутного стекла и хрупкие хлопья ржавчины. Сверху нависала рваная кровля, не позволявшая солнечному свету достичь хлюпающей мерзости на полу. Сквозь трухлявую древесину проросла чахлая трава.

— Побыстрее там, — беззаботно бросил Конь. — Топливо не забудьте. — Он поскреб ногтями заросшее горло и улегся на сиденьях.

Мы встали в центре бытовки, и Куцапов включил свой синхронизатор.