Владимир Шибаев - Призрак колобка

Это был ящик с дырой, в котором подозрительно перемаргивались пальчиковые лампы «Что им надо?» – ответил я таким же подозрением.

– Скоро установим на всех углах, – радостно сообщил Пращуров.

– Зачем? – поразился я. – В основном ведь… пораженцы.

– А что! – крикнул хозяин и опять метнул взгляд на торшер. – Если он безголосый больной, то и не может высказать «за». Шалишь брат Петр-Павел. В день Великого выбора все, не толчаясь в участке… в околотке… проследовали на угол и выразили свое «за». Давай, проверка экскрементального образца, суй свой ПУК внутря.

Я осторожно повертел кардоночкой в воздухе.

– Боязно, – проблеял я. – Мы, знаете, все таки законы-то знаем. За НАШЛИДа чтоб.

– Да не дрейфь, эспремент, – возмутился мужик. – Коньяку хлопни. Все додумано без вас, саранчи.

Я хлопнул стакан, заел сладкой конфеткой из огромного короба и сунул руку с ПУКом в пасть Голосовального монстра. И быстренько вынул.

– За или против? – спросил страшный механический голос из голосозавра.

– За, – быстро подтвердил я. – Полностью за.

Пращуров стоял, как громом сраженный. Он выпучил глаза и воззрился на меня, потом на аппарат, а потом на лампу.

– Врет, – сухим басом процедил он, позеленев. – Извращает волю. Сдвинулся устройством.

Он оттолкнул меня, весьма отлетевшего, схватил деревянными длинными щипцами пробную ПУК из пачки на столе и сунул в аппарат. Устройство щелкнуло, и страшные внутренние зубы в мгновение ока сгрызли щипцы в щепку и с презренем выплюнули.

– Вот, видал! – возопил мужик. – Работает как часы. Голосует враз. Не избиратель ты, так чего суваться, прокусит руку до кости, тонкую кость дробит, с шиной месяц наболтаешься. Морду с интересу сунешь – склюет враз. Ну-ка дай, – в бешенстве Сенатор выхватил из моих рук мою же кардонку, схватил ее огородными щипцами из подготовленной урны и сунул в рыло устройства волеизъявления. Монстр трюхнул и злобно сжевал щипцы, как голодный лис куриное горло. И выплюнул мою ПУК и прожужжал:

– Минус семь баллов с предупреждением.

– Ага, съел!? – восторженно проревел хозяин, заплясал гопака и вновь степенно отступил к лампе. – Доложим скоро руководству края, – громко и державно сообщил Пращуров. – Эспериментовое устройство почти готовое, сбоит редко, но метко. Все вперед к свершению, след в след за вождем и отцом народа. Победим безгласие масс, кому надо стройными рядами на выбор. Да здравствует единство НАШЛИДа. Люди, будь бдителен!

Потом чуть утих, хлестанул себе и мне еще по полстакана и выдавил:

– Ну пошли, Петрпавел, хозяйство покажу.

Гасиенда Пращурова, и правда, впечатляла. Псарня, конюшня, свой экипаж-конка, борейтор, здоровый лоб практически без лба, цветник кактусов, садовник-робот из Ферганы, умеющий стричь даже дыни, коровник с буренкой и боевой козой, куры на заднем дворе, меченые в национальные цвета, разросшийся и плодоносящий шипами малинник и глухая заросль крапивы у покосившегося сральника возле глухого забора.

– Заходи, – широкой рукой позвал хозяин. – Твое окно рядом, – и, когда я, очумевший, устроился, Пращуров опустил окошечко, отделяющее два посадочных места и сурово крякнул:

– Вот что, Павелпетр. Ты парень не промах, я вижу, если что, и государстенное лицо пихануть можешь. Я тебя носкрось вижу и доверяю, как любимой псе. Кругом меня подлые, шавки-блошавки, гадючие мальчики со змеиными языками, олигафрень блатная, выблевыши и бастарды. Отсучья значит. Ты слухай. Продадут за стакан, и с удовольствия. Нам это поперек. Нам нужна демос и всенародность любви. Запад не споможет. У меня везде друзья. И ты друг. А эти… вокруг все ботва, норовят Пращурова с Сената двинуть. А голос-то у меня. Скажу тебе, Павел, честно – захочу, отдам кому голос заради демократии, первому попамшему… кто попал достойно… и все… кирдык. Ты как? – спросил он меня вдруг.

– Я нормально, – без выражения сообщил я, опираясь задом о дыру в целомудренную яму.

– Молодцом! Ну тужься, – подбодрил меня мужик. – Я голос кому хошь отдам, а вот возьму, и тебе отдам…

– Мне не надо, – четко проблеял я.

– Дурак! – хохотнул Пращуров. – Тут же изберешь меня НАШЛИДом, и все. Кирдык. Все дела. У тебя курей тогда будет, не сочтешь за ночь. Да что курей, – взревел он. – У тебя баб будет, как тараканов давить. Жратва, бублики, свежей воды артезиан упейся. Вино бургундия-астурия, у меня друг там. Сыр в дырах, качество, голову в дыру просунешь, и коммунизм видать. Все. Чего сбредишь. Но пока нет. Любим НАШЛИДа. Ничего вечного под луной. Ты как?

– Я нормально, – бекнул я, испустив дух.

– Молодцом, – воодушевился Пращуров. – А пока… пока, Петрпавел, на вшивость отвезешь диппочту специально секретно Северным и Южным, с послами передать не могу, не верю. Тебе верю, а послам – послам! – нет. Все куплены, уже в новых домах нежатся. Отвезешь и на словах привезешь, коли язык не отрежут, ответ – ДА или НЕТ. Все. Найдем тебя скоро, и зашьешь микрофильму подкожно. Ты как?

– Устойчиво, – сказал я. – А маршрут, как переться?

– Вот это разговор! – восхитился Избиратель. – Вот это по-нашенски. Карл аравийский, Кишлинг и Мать Хари. В одном стакане. Маршрут думаем. Спецпоездом тебя не пошлешь, на первом кордоне удавят. Вертопланом ты обосрешься, не туда залетишь, птица лешая.

– Есть мыслишка, – скороговоркой вставил я. – Говорят, дрезина ходит.

– Какая такая? – делано прищурился Пращуров. – Кто сказал?

– Нюрка-дурка с подругой Шуркой и с собачкой Муркой.

Мужик набычился и вдруг захохотал, сотрясая толчок. Отсмеялся, протер ресницы рукой и спросил:

– Где ходит?

– В метре.

– Ну, ходит. И чего тебе?

– Отправляйте метрой, – принял я понятные падежи. – До Северов-Югов.

– Ишь он какой! – восхищенно ткнул в меня пальцем сосед по отхожему месту. – Может все это и не сгодится, может быстрее тут все дело пойдет… – задумался вслух. – А ты не подсадной, сука? Со мной играть не доиграться.

– Нет, – отмел я подлое подозрение. – Мне в твой аркан ползти – глухой случай.

– И то, – удовлетворился мужик. – Дрезина-то может ходют, да мы в ее не ходоки. Ладно, может, и раньше… Ты мне нравишься, Петрпавел. Потому как ты, вроде меня, последняя, может, сволочь. Как сынок ты мне, вроде. Ладно, скоро тебя сам найдем. Вылазь давай.

В зале Главный избиратель долил мне коньяка:

– Ты куда теперь, к девушке своей? Я узнавал, хорошая. Мать только у ней, не ложи в рот… палец. Пойдем до ворот от собак провожу.

За исполнением ритуалов файф-о-клок я несколько раз чуть не подавился пирожным безе. Коньячный дух Избирателя Пращурова еще так сильно витал в моем нутре, что вид длинного резного дубового стола, украшенного мадам Аделаидой, гордо несущей крупную, накрученную сладкими крендельками голову, вызывал у меня спазм внутренних органов, включая главные – урологические, душу и пищепровод… или как там его.