Мэтью Джонсон - «Если», 2009 № 08

— Куда они денутся.

— Почему у вас на судне работает бывший заключенный?

— Я не прокурор, я бригадир. Бадди искупил. Ударным трудом.

— Для чего вас нанимают центаврии?

— Велено отвечать: «Это по федеральному ведомству».

Маккенна прислонился к свае причала.

— Тогда зачем нужны вы? Отчего бы им не вывезти центаврия в море на собственном транспорте?

Питском отряхнул ладонь о ладонь, отправляя остатки шкварок в воду.

— Вот их и поспрошайте. Мне сдается, федералам охота показать центавриям наше житье-бытье. Они и рады местных озолотить.

— Что делают центаврии в море?

— Да ниче… глядят, плавают. Я бы сказал, культурно отдыхают.

— Они живут у самой воды.

— Наверно, чтобы самостоятельно заплыть в такую даль, даже амфибии надо попотеть. — Южный напевный говор Питскома вдруг испарился. Капитан в упор разглядывал Маккенну.

— В какую даль?

— Несколько часов хода.

— Просто поплавать?

— За сплетни федералы меня по головке не погладят.

— Это расследование убийства.

— А по мне, вы сплетни собираете.

— Я могу обратиться к федералам.

Опять солнечная улыбка, честная до безобразия.

— Рискните. Там ребята головастые.

Что подразумевало: «не тебе чета». Маккенна развернулся и прошел через пропахший машинным маслом лодочный сарай. На влажной жаре отирался Бадди Джонсон. Он зыркнул на Маккенну, но ничего не сказал.

Проходя мимо, Маккенна бросил, жестко напирая на гласные:

— Не менжуйся. Я нынче добрый, считай неделю не кусаюсь.

Бадди снова смолчал, но хитро улыбнулся. Подходя к машине, Маккенна понял почему.

Колесо спустило, словно воздух из сплющенной шины утек в асфальт. Маккенна живо оглянулся на Бадди. Тот сделал ему ручкой и вернулся в эллинг. Маккенна задумался, не пойти ли за ним, но припекало все сильнее, рубашка липла к телу. Бадди подождет, сначала узнаю побольше, постановил Маккенна.

Он достал из багажника перчатки, потом домкрат, колесный ключ и запаску. Присел на корточки и принялся откручивать болты, с лязгом бросая их в колпак. К тому времени, как он насадил запаску и затянул болты, Маккена взмок и от него разило кислятиной.

Эта работа позволила ему раскинуть мозгами, и на обратном пути он почувствовал: кое-что стыкуется.

Семья Пицотти. Среди них есть настоящий профессор… Маккенна зван к ним на жареную рыбу… когда? Сегодня вечером? Он успевал впритык.

С тех пор как умерла Линда, он мало виделся с семейством Пицотти. Общее горе будто развело их. Впрочем, Пицотти всегда держались суховато: старая деревенская привычка.

Маккенна переехал по гребню плотины на восточный берег залива и через Фейрхоуп спустился к длинным прямым отрезкам дороги южнее «Гранд-отеля». Он вырос неподалеку и лето проводил на Рыбной речке, на ферме у бабушки. Чтобы в срок поспеть на уединенный пляж, «на жареную рыбу», он решил пересечь на ялике Уикс-Бэй.

Пицотти пригласили его заблаговременно, несколько недель назад, старательно делая вид, что он родня. Но откликнулся он, конечно, не ради них. Стоя в ялике и отталкиваясь веслом, Маккенна позволил себе забыть про все это. Пахло тростником, осокой, кислым болотным илом. В камышах скрывались крокодилы, один — с тремя полуторафутовыми детенышами. Они порскнули от ялика врассыпную, взбороздив рылами мутную пахучую воду; позади молодняка с фырканьем нырнула мать. В дебрях тростника, знал Маккенна, денно и нощно стерегут добычу, дожидаясь своего часа, легендарные семифутовые великаны. Он в несколько гребков разогнал суденышко и, скользя вперед, увидел множество особей помельче; нежась в лучах вечернего солнца, они походили на металлические изваяния.

Под самым носом у одного из них, крупного, безнаказанно восседал на бревне краснохвостый сарыч; аллигатор сознавал, что чересчур неповоротлив и птицу не сцапать. В чаще непролазных зарослей спутанной меч-травы под кипарисом возился серый опоссум, что-то общипывая и обнюхивая, словно никак не мог определиться, потрапезничать или нет. Жадные до фосфора камыши, выселившиеся в пространство бухты, мало-помалу замедляли ход ялика, и наконец лодка остановилась. Маккенна не любил камыши и их присутствие воспринял как личное оскорбление. Камыш грабительски отбирал солнечный свет у рисовых полей и рыбы внизу, осложняя жизнь кормящимся на воде птицам.

Маккенна двинул напрямик к Мобильскому заливу, где устраивали рыбную вечеринку, и по дороге заглянул в тростники. Там, разомлев на солнышке, дремали похожие на бревна аллигаторы. Один заворочался в роскоши теплой грязи и с закрытой пастью простонал-прохмыкал «умф-умф-умф». Потом разинул пасть в зевке и исторг хриплый зычный рев. Таких аллигаторов Маккенна когда-то видел в заливе Уикс-Бэй при впадении в него Рыбной речки, под арками старого моста. Крокодилы, похоже, питали слабость к мостам. Они безбоязненно спали там во влажной жаре, главные местные хищники. Маккенну восхищали эта небрежная уверенность в том, что никто их не тронет, это бездумное высокомерие.

А потом, всего несколько столетий назад, пришли люди с ружьями. Маккенна вдруг задумался, не таковы ли и центаврии. Они ведь земноводные, не пресмыкающиеся. Как они отнесутся к крокодилам?

Аллигатор развернулся и снизу вверх посмотрел на Маккенну. Взгляд был пристальный и долгий, словно рептилия старалась разгадать намерения человека. Потом аллигатор фыркнул, отполз, потоптался в грязи, устраиваясь поудобнее, и закрыл глазищи. Маккенну ни с того ни с сего пробрала дрожь. Он шустрее заработал веслом.

Другая ветвь семьи Пицотти оглушительно галдела на длинной песчаной косе на краю залива Уикс-Бэй. Маккенна подплыл к берегу, выволок ялик подальше на сушу, чтобы не унесло, и рискнул влиться в их ряды. Ручеек формальных приветствий мало-помалу иссяк, и Пицотти вернулись к светским забавам.

Он горячо любил Линду, но этих людей истинно родственными душами не считал. Линда безмятежно наслаждалась жизнью, пока та была ей отпущена. Прочие Пицотти вечно были на марше. В последнее время алабамский Золотой Берег так и кишел Властителями Вселенной. Они щеголяли великолепными стрижками и старательно блюли стройность, небрежную элегантность и безупречную мускулистость. Лишь бы не выглядеть деревенщиной (неважно, чем добывали себе пропитание наши деды). У женщин оттенок волос менялся в гамме блонд, от платинового к клубничному, строго в соответствии с требованием момента. Пластическую хирургию применяли с большим вкусом: капельку разгладить у глаз и, пожалуй, незаметно подоткнуть второй подбородок. У стороннего наблюдателя Пицотти рождали впечатление не столько энергичной, полной сил юности, сколько высококлассного техобслуживания — так «роллс-ройсу» благоговейно меняют масло каждые полторы тысячи миль пробега. В кильватере у Пицртти рабочий класс за редкими исключениями чувствовал себя малость обтерханным.