Федор Кандыба - Горячая земля

Как только о катастрофе стало известно в Москве, оттуда пришел приказ немедленно прекратить все работы и эвакуировать население Острова Черного Камня на континент.

Экстренная сессия Ученого совета пришла к выводу, что причиной землетрясения явились работы в шахте. Равновесие земной коры в районе острова, по-видимому, было неустойчивым, оказалось достаточно уменьшения давления газа в подземных пещерах, чтобы нарушить его.

Мощные выбросы газов из глубоких недр земли могли вызвать обвал какой-либо особенно большой пещеры. Эго, по-видимому, и послужило непосредственной причиной катастрофы на Острове Черного Камня.

Ученые считали положение острова опасным. Глубокие трещины, вероятно, образовавшиеся на дне моря по соседству с шахтой, могли пропустить воду в раскаленные недра и послужить причиной взрыва огромной силы.

Некоторые полагали, что угасший вулкан снова возобновил свою деятельность и теперь следует ждать его извержения, так как строители шахты сами открыли удобный путь жидкой лаве.

До конца навигации оставалось всего несколько дней. Пароходам, находившимся в Чукотском и Беринговом морях, был отдан приказ итти на всех парах на Остров Черного Камня, забирать людей и доставлять их в ближайшие порты Чукотки и Камчатки и во Владивосток.

Начальник строительства Дружинин просил разрешения оставить около сотни добровольцев — инженеров и рабочих, чтобы сохранить то, что было сделано на острове, и вести наблюдения, на основании которых можно было бы решить вопрос о дальнейшей судьбе строительства.

Дружинину отказали. На острове не должно было оставаться ни одного человека; в Москве считали, что опасность слишком велика.

Дружинину напоминали, что он не имеет права рисковать жизнью добровольцев.

Пароходы начали прибывать на следующий день после катастрофы. Первыми пришли «Дзержинский» и «Чукотка». Капитаны торопились, они ждали, что море вот-вот замерзнет, тогда всем придется зимовать на этом острове, прямо на вулкане.

Строители, шахтеры, механики заполняли каждый метр свободного пространства на судах. Отходившие суда напоминали плавучие муравейники, так густо стояли и сидели на палубах люди.

Некоторые не хотели верить, что опасность так велика, и отказывались уезжать. Другие не могли расстаться с островом, который успели крепко полюбить, и под всякими предлогами оттягивали отъезд. Были и такие, которых приходилось чуть не силой усаживать на автомобиль и отвозить на пароход.

Первыми уехали раненые, больные и женщины с детьми, потом семейные и пожилые, затем наступила очередь остальных. Население острова быстро таяло. В течение недели удалось вывезти две тысячи жителей. Еще два или три парохода должны были забрать остальных.

Люди уезжали поспешно и часто собирались в дорогу в течение считанных минут.

Многие дома остались в таком виде, будто хозяева вышли по делу и вот-вот вернуться. Двери стояли открытыми. Скулили собаки, искавшие уехавших хозяев.

Последние рабочие, вернувшиеся на Большую землю, рассказывали, что шахта стояла забытая. Несколько комсомольцев, во главе с подрывником Щупаком и бурильщиком Стрешневым, старались укрепить поврежденные плиты у входа в шахту. Делать это им никто не приказывал.

Щупак слышал замечание Дружинина, что эти плиты могут оборваться и открыть воде путь в шахту, а если вода попадет в шахту, остров взорвется.

Однако сейчас этой опасности не было. Быстрая полноводная река вдруг обмелела. Никто не знал, куда девалась вода. Быть может, она нашла иной сток в море.

Щупак, Стрешнев и их товарищи не раздумывали об этом. Они просто хотели сохранить шахту. Им больно было с ней расставаться, и они работали, всячески оттягивая отъезд.

Стук их молотков глухо разносился в тишине и возвращался эхом из бездонного сумрака шахты. Шахта уже неосвещалась, там было темно.

Снег падал крупными хлопьями и таял на непокрытой голове Дружинина и на мокрой шерсти Камуса.

Дружинин сидел на скамье около своего опустевшего, запертого дома. У его ног стоял небольшой желтый чемодан с бумагами и наскоро собранными вещами.

Камус положил голову на колено хозяина и смотрел в глаза Дружинину, повиливая хвостом, будто хотел утешить.

Пора было уходить. Дружинина ждали, все было готово к отъезду, но он не мог подняться и пойти. Кажется, впервые в жизни не мог сделать такой простой вещи.

Все дни после катастрофы он был на людях. Взрывал гору, спускался в шахту, распоряжался перевозкой раненых, говорил с Москвой по радио, спорил с капитанами пароходов, кричал в телефонную трубку, бегал, спешил, спал только в автомобиле, пока Темген его куда-нибудь вез…

И все эти дни он был таким, как всегда, спокойным и аккуратным, словно ничего не произошло и все идет своим чередом, говорил, обычным, несколько отрывистым, суховатым, деловым тоном.

Этот тон изменил ему только тогда, когда он узнал о смерти Люси Климовой.

Он прервал фразу на полуслове, закрыл на секунду глаза и сказал плачущей Вере Петровой, что рассчитывает на ее помощь. Он думает, что Вера сделает за него все, что сделал бы он для самого дорогого и близкого друга.

А ночью Дружинин велел Темгену подъехать к опустевшей редакции «Заполярной коммуны» и, оставив Темгена в машине, вошел в здание.

Он не сразу нашел стол редактора. Стол оказался запертым. Дружинин сломал его, выдвинул ящики и рылся в ворохе бумаг, пока не обнаружил портрета Люси, печатавшегося как-то в газете.

Через несколько минут Дружинин опять сидел в машине и мчался в порт.

До сих пор ему некогда было оглянуться и подумать о случившемся.

И вот только сейчас наступил момент, когда Дружинин мог дать себе отчет во всем, что произошло.

Он сидел неподвижно, с каменным, ничего не выражающим лицом.

Он больше не спешил. Не все ли равно, проехать через Берингов пролив, пока его не закрыли льды, или не проехать? Вернуться в Москву теперь, как приказано, или будущей весной? Пытаться что-то доказать или не пытаться?.. Все, что от него зависело, было сделано. Все. даже невозможное.

Действительно ли все? А Люся? Маленькая отважная Люся, убитая взрывом патрона. Ведь это он, Дружинин, виноват в ее гибели. Он знал Анохина, видел, во что превратился этот человек, и пожалел его, пожалел дважды. Он должен был запретить ему доступ в шахту, но не сделал этого. Не захотел обижать человека, которого следовало выгнать со строительства.

Люся, Люся!.. Как Дружинину не хотелось отпускать ее от себя тогда в шахте! Теперь только он понял, как она была ему дорога. Увлеченный своим делом, он не думал о девушке, не оценил ее.