Дейв Хатчинсон - Страх чужаков

— Бедный Ублюдок, — сказал Глобальное Потепление, когда я подошел к ним, — эта личность информирует, что была совершена оплошность.

— Забудем о ней, — пробормотал я.

— Очень хорошо, — сказал пришелец. — Забыто. Скинхед.

Подошел Брайт.

— Этим личностям надо посетить много других координат, — сказал послу Глобальное Потепление. — Покатили.

Брайт смотрел на меня несколько секунд, а я смотрел на него. Потом я кивнул и увидел, что он расслабился.

— Очень хорошо, — сказал он и посмотрел на одного из агентов секретной службы. — Пошли, Майк.

Весь цирк начал перемещаться через главные ворота на автостоянку, морпехи, агенты секретной службы и ЦРУшники вышли вперед, чтобы образовать широкий коридор между нами и машинами. Я шел рядом с лацертанами; Эльжбета и другие были в отдельной группе позади, но мыслями я был во многих милях отсюда. Я думал только о том, что сказал Глобальное Потепление, и о том, что рассказали мне Брайт и Фруки. Если бы я был начеку, то, наверное, реагировал бы не так, как реагировал на то, что произошло потом.

Вдруг повсюду вокруг меня началась суматоха. Люди завопили, побежали, закричали. А потом наступила тишина, и в это мгновение тишины я услышал, как о бетон ударился тяжелый металлический предмет.

Я оглянулся в поисках источника шума и увидел, как что-то темное размером с кулак катится между двумя ногами Хитрого Кота и останавливается прямо под его скафандром.

Еще крики и вопли, но как бы очень, очень далеко.

Лацертанин наклонялся на своих неуклюжих ногах туда-сюда, словно пытаясь увидеть, что закатилось под его тело. Потом он пустился в странный маленький танец на одном месте, высоко поднимая свои ноги и бухая ими назад в быстром темпе.

Не думая по-настоящему о том, что же я делаю, я подскочил, упал на колени, дотянулся под бронированную сферу и выхватил металлический объект.

Он оказался ручной гранатой. Я посмотрел на нее. Потом я попробовал отбросить ее прочь, но рука отказалась выпустить ее.

Я все еще стоял там на коленях, отставив руку от тела как только мог дальше, когда парни из американской службы безопасности подбежали ко мне. Им пришлось выдирать гранату из моей ладони, отковыривая палец за пальцем. Я минут пятнадцать не мог перестать вопить.

Это сделал Рамиус, тот ЦРУшник с латышским именем. Конечно. Никому другому не было позволено находиться возле лацертан с чем-то более опасным, чем зажигалка для сигарет, но ЦРУшники были уже вооружены, и никто не догадался проверить их самих еще и на взрывчатку. Что случилось с Рамиусом после инцидента, остается лишь догадываться. Казалось, он просто испарился.

— Перестал существовать, — сказал Бартек. — О нем, конечно, спрашивали. «Как там мистер Рамиус?» А ему отвечают: «Кто-кто?» Он перестал быть личностью. — Бартек откинулся и положил ноги на стол. — Словно во времена Сталина. Ты их, конечно, не можешь помнить.

— Ты тоже, — сказал я.

Он улыбнулся.

— Наверное, это ностальгия.

Он закурил сигарету.

— По-видимому, они называют себя Сынами Земли.

— Да.

Он кивнул и щелчком сбросил пепел на пол.

— Сыны Земли. Кто придумывает такие глупые имена?

— И много их?

— Похоже, никто не знает. Если верить Майку, мужику из секретной службы, то Белый Дом и ООН затоплены психованными сообщениями от разных групп, выступающих против лацертан. Сыны Земли — просто одна из многих.

— Предполагаю, было бы чересчур — просить американцев рассказать нам о них.

Бартек махнул рукой.

— Никто не принимал их всерьез, — сказал он.

— Теперь принимают.

Дорожное шоу с лацертанами вернулось в Краков и высадило нас всех возле здания министерства. Потом они умчали в неизвестное место, оставив нас стоять несколько растерянной группкой, осаждаемой журналистами и телевизионщиками, вопящими свои вопросы. Бартек большую часть дня провел вместе с агентами секретной службы, и с их помощью организовал группу весьма хмурых полицейских для сопровождения нас в здание, где меня многократно хлопали по спине и поздравляли за проявленную храбрость. Потом в течении почти двух часов меня безжалостно расспрашивал Павлюк, пока Эльжбету столь же безжалостно, но несколько более мягко расспрашивала Зося и другие секретарши за едой в столовой министерства. Я обратил внимание, что никто даже не предположил, что мне лучше бы повидаться с врачом.

Я не рассказал Павлюку о том, что именно Глобальное Потепление назвал оплошностью. Не рассказал я ему и о своем разговоре с Брайтом и Фруки. Свою отлучку от группы я объяснил тем, что мне внезапно стало нехорошо, и надеялся, что никто не найдет необычным, что о моем здоровье решили позаботиться американский посол и связник НАСА/ДжПЛ лично.

— Они все еще там? — спросил Бартек.

Я подошел к окну и выглянул. Большинство журналистов отчалили, но пара закоренелых групп оставались стоять через дорогу.

— Некоторые еще здесь.

— Ненавижу журналистов, — сказал он.

Я отвернулся от окна.

— Едва ли такой подход станут ожидать от человека, чья работа — доводить до публики невероятное очарование Кракова и его окрестностей.

Он засмеялся.

— Ну, теперь это едва ли будет проблемой. Мы стоим перед потопом людей, желающих посетить Краков и его окрестности только потому, что здесь побывали лацертане. Нам придется расширить в Освенциме автостоянку, чтобы вместить всех, кто захочет нанести визит.

В любое другое время перспектива возрастания потока туристов обрадовала бы мое сердце, но сейчас я ощущал просто смутное чувство страха.

— Я иду домой, — сказал я.

— Мы хорошо сработали сегодня, — сказал Бартек. — Такая экскурсия, почти без всякого предупреждения. Могло бы оказаться катастрофой.

Меня искушало сказать ему, что это и была катастрофа, что мы провели весь день, бродя по Аушвицу с самыми большими фанатами нацистов, но я вспомнил свое обещание, данное Фруки, и вместо этого пошел искать Эльжбету.

Меня разбудил звонящий на ночном столике телефон. Я схватил трубку до того, как проснулась Эльжбета, и пробормотал что-то напоминающее свое имя.

— Большое инфо, — сказал Фруки. — Настоящее большое инфо.

Рядом со мной Эльжбета вздохнула во сне и повернулась. Я посмотрел на будильник. Было полчетвертого.

— Ты где? — спросил я.

— Не могу тебе сказать. Но мы еще в Польше.

— Ты когда-нибудь спишь? — спросил я.

— Мы спим посменно, — сказал Фруки. На другом конце линии я слышал возгласы и пение на фоне какой-то из песен «Нирваны». Словно вечеринка в номере отеля. — Не мой черед.

— Поспи немного, — сказал я. — Ради нашей общей безопасности.

— Ты ведь хочешь реально узнать, почему она не взорвалась, не так ли? — спросил он.