Гарри Гаррисон - Мир смерти

Она покачала головой.

— Тогда продолжай. Другие органы. Его мозг. Посмотри на ткани в микроскоп. Вот! — он подал ей ящик с микроскопом.

Леа уронила голову на руки и всхлипнула.

— Оставь меня в покое, неужели это так трудно сделать! Я устала, мне плохо, меня тошнит от этой проклятой планеты. Пусть они умрут, мне наплевать! Твоя теория — бред, чушь бессмысленная! Признай же это наконец! И дай мне вымыть руки от этой грязи…

Рыдания заглушили ее слова.

Брайон судорожно вздохнул, стоя перед девушкой. Неужели он ошибся? Он не смел даже подумать об этом. Ему нужно было продолжать. Глядя на ее узкую спину — сквозь тонкую ткань, казалось, можно пересчитать все позвонки, — он чувствовал безграничную жалость — жалость, которой не мог, не имел права поддаваться. Эта хрупкая беспомощная испуганная девушка была его единственной надеждой и опорой. Она должна была работать. Он должен был заставить ее работать.

Айхьель делал это — использовал проецируемую эмпатию для того, чтобы его эмоции могли убедить Брайона. А теперь Брайон должен был проделать то же самое с Леа. Он получил несколько уроков этого искусства, но недостаточно, чтобы быть в нем профессионалом. Тем не менее нужно было попробовать.

Леа нужна была сила. Вслух Брайон сказал только:

— Ты можешь это сделать. У тебя есть силы и воля, чтобы завершить начатое.

Его мозг беззвучно отдал девушке приказ повиноваться и взять его силу.

Только когда она подняла лицо и он увидел, что в ее глазах больше нет слез, Брайон понял, что его попытка удалась.

— Ты будешь продолжать? — тихо спросил он.

Леа только кивнула, поднимаясь на ноги. Она двигалась как лунатик, как марионетка, которую кто-то дергает за невидимые веревочки. Ее сила вовсе не принадлежала ей — все это, к несчастью, напоминало Брайону последний поединок Двадцатых, когда он испытывал то же самое, исчерпав до конца все резервы своего организма. Леа вытерла руки об одежду и открыла ящик с микроскопом.

— Все предметные стекла разбиты, — сообщила она.

— Это сойдет, — сказал Брайон, каблуком выбивая стекло. Осколки со звоном посыпались на пол. Он взял несколько кусочков побольше и разломал их, превратив в грубое подобие квадратов, которые могли подойти к предметному столику. Леа приняла стекла, не сказав ни слова. Она капнула каплю крови магта на импровизированное предметное стекло и склонилась к окуляру.

Дрожащими руками с трудом наладила фокусировку. Щурясь, она изучала образец, один раз немного развернула зеркальце, чтобы поймать падавшие из окна солнечные лучи. Брайон стоял у нее за спиной, стискивая кулаки, заставляя себя подавить волнение.

— Что ты там видишь? — в конце концов не выдержал он.

— Фагоциты, красные кровяные тельца… лейкоциты… похоже, все в норме, — докладывала она монотонным усталым голосом; от усталости у нее слезились глаза.

Брайона охватил гнев — гнев за то, что он потерпел поражение. Но даже потерпев поражение, он отказывался смириться с ним. Он потянулся через плечо Леа и грубо крутанул ручку настройки, дав максимальное увеличение.

— Если ничего не видишь — попробуй так! Я знаю, там что-то есть! Я возьму образец тканей, — он развернулся к препарированному трупу.

Он стоял к ней спиной, а поэтому не видел, как внезапно напряглась Леа, как быстрее, нетерпеливее заработали ее пальцы, налаживая фокусировку. Однако он почувствовал исходившую от нее волну эмоций.

— Что там такое? — спросил он взволнованно.

— Что-то… тут что-то есть, — сказала она, — вот в этом лейкоците. Необычная, но знакомая структура. Я что-то подобное видела раньше, только вот не могу вспомнить, что…

Она оторвалась от микроскопа и в задумчивости тыльной стороной ладони потерла лоб, перемазавшись при этом кровью.

— Я где-то видела это прежде.

Брайон, прищурившись, заглянул в окуляр покинутого микроскопа и разглядел в центре поля какое-то пятно со смутными очертаниями. Когда он навел фокус, очертания стали яснее: белое желеобразное тело одноклеточного лейкоцита. Для него, неспециалиста, ничего необычного в этом не было. Он не знал, как выглядит нормальный лейкоцит, а потому не знал, что в этом лейкоците ненормального.

— Видишь там такие зеленые шарики, держащиеся вместе? — спросила Леа и, прежде чем Брайон ответил, вскрикнула: — Я вспомнила! — В восторге она позабыла даже свою усталость. — Icerya purchasi , так это, кажется, называется. Это разновидность кокка — у него внутри были точно такие же штуки.

— И что они означают? Какая тут связь с Дитом?

— Не знаю, — призналась Леа, — просто выглядят они очень похоже. И никогда раньше в человеческих клетках я не видела ничего подобного. В кокках эти зеленые частички разрастаются в подобие плесени и живут внутри тела хозяина. Не паразит, а скорее настоящий симбиот…

Когда до нее дошло значение ее собственных слов, глаза Леа расширились. Дит был миром, в котором симбиоз и паразитизм приобрели более развитые и сложные формы, чем на какой-либо иной планете. Мысли Леа вертелись вокруг этого факта. Ее руки были сжаты, она смотрела в пространство невидящим взглядом, а за внешней неподвижностью ощущалась бешеная работа мысли.

Брайон и Улв вели себя тихо — смотрели на девушку и терпеливо ждали, к каким выводам она придет. Кажется, наконец все кусочки уложились в мозаику.

Леа разжала руки и вытерла их о юбку. Моргнула. Повернулась к Брайону.

— Здесь где-нибудь есть пила? — спросила она.

Ее вопрос прозвучал так неожиданно. Мгновение Брайон не знал, что ответить. Прежде чем он собрался с мыслями, Леа заговорила снова:

— И лучше, если это будет электропила, иначе у нас уйдет слишком много времени.

Она снова повернулась к микроскопу, и Брайон не стал ее расспрашивать. Улв по-прежнему смотрел на тело магта: он явно не понял ничего из того, о чем здесь говорилось.

Брайон отправился на розыски. На первом этаже ничего не нашлось, и он поднялся по лестнице наверх. Здесь вдоль длинного коридора тянулись ряды комнат; все они были закрыты, включая и ту, на которой висела внушающая некоторую надежду табличка: МАСТЕРСКАЯ.

Брайон ударил плечом в металл двери: та не поддалась. Когда он собрался ударить второй раз, взгляд его невольно упал на часы.

Два часа пополудни. До гибели Дита оставалось десять часов. Нужно было торопиться, но он не решался поднимать шума: кто-нибудь на улице мог услышать. Он быстро скинул рубаху, обернул ее вокруг дула револьвера так, что она образовывала подобие трубы, приставил дуло к замку и выстрелил. Звук выстрела, заглушенный тканью, был скорее похож на негромкий хлопок, который снаружи наверняка не смог бы услышать никто. Звякнул разбитый механизм замка. Дверь открылась.