Роман Равдин - Человек без оболочки

— Да, ведь ты — сладкоежка!

Они помолчали, разглядывая друг друга.

— Послушай, а кто еще тут с тобой? Большая компания?

Улыбка исчезла с лица Маргрэт. Глаза притухли.

— Прости, Джонни, на этот вопрос я не отвечу. Наверное, тебе уже пора уходить, — вздохнула она. — Еще раз прошу: будь благоразумен. В конце концов, мы — люди науки. Наше дело — работа ради прогресса. А профессор Вельзевул — гений. Не знаю, добрый ли, злой. Но я преклоняюсь перед ним и честно скажу: с интересом работаю под его руководством.

— Но ты знаешь, что выйдет в результате наших исследований?

— Знаю. Тебя беспокоят люди, которые станут донорами? Так наука без жертв не движется. А как же тогда астронавты, космические экспедиции, в которых люди погибают десятками?

— Это не то. Я боюсь за род человеческий. Что, если завтра потребуются живые мозги в массовом количестве?

— Перестань, прошу тебя! О политике — ни слова, — взмолилась Маргрэт и глаза ее испуганно расширились. — Уходи, тебе пора!

Притт взглянул на часы. Почти пять минут в запасе. Он поднялся.

— Ладно, Марго. Я все для тебя сделаю, милая моя девочка. Ведь, оказывается, я и вправду люблю тебя…

…В боксе зажегся свет, и над дверью вспыхнула надпись: "Разгерметизировано". Двое мужчин в белых комбинезонах быстро натянули маски и встали перед дверью. Низким басом пророкотала сирена, и створки двери разошлись в стороны. Двое шагнули внутрь бокса, и половинки вновь сомкнулись за ними. На небольшом возвышении, поблескивая белым металлом, стояла капсула, похожая на тупоносую торпеду. Сбоку — тележка, на каких обычно возят больных в операционную. Двое замерли и подняли руки над головой.

Откуда-то сверху выдвинулись манипуляторы, несущие по паре прозрачных перчаток. Они с мягким шорохом натянули перчатки на кисти поднятых рук и тотчас убрались на место. Люди опустили руки и согнули их в локтях, держа на весу. Раздался легкий треск, и капсула распалась. Верхняя часть ее, словно крышка шкатулки, начала приподниматься и откидываться назад.

Внутри капсулы покоилось тело мужчины. Лица его не было видно из-за густой сети проводов. Двое наклонились к лежащему и начали осторожно освобождать его от электродов, присосавшихся к разным участкам головы.

Затем отцепили датчики с груди, ног, рук и принялись осторожно массировать тело, то и дело прослушивая грудь фонендоскопами. Все это в полнейшей тишине, молча. Только взгляд друг на друга и ответный кивок: "В порядке!", "В норме"…

Закончив свое дело, двое пододвинули тележку вплотную к капсуле и снова замерли. С потолка спустились четыре тросика с блестящими крючками. Двое застропили подстилку, на которой лежало тело, один из них подал знак, и тело поднялось над своим ложем, проплыло в воздухе и мягко опустилось на тележку.

Один из двоих укрыл лежащего мужчину одеялом, и тотчас дверь снова открылась, пропуская тележку с Приттом. В эти минуты он возвращался из состояния, близкого к анабиозу, в которое вверг его профессор Вельзевул.

Ранним утром санитарная машина, не привлекая ничьего внимания, выехала из ворот. В ее кузове покоился на носилках доктор бионики Джон Джордж Притт.

А если бы он мог выглянуть из зарешеченного окошка кареты, то прочитал бы на черной стеклянной доске у ворот надпись, сделанную крупными золотыми буквами:

"ДОКТОР МЕДИЦИНЫ ЭДЛАЙ Б. РИВЕЙРА.

КЛИНИКА ДЛЯ ДУШЕВНОБОЛЬНЫХ".

Но Притт спал крепким сном вполне здорового человека и не слышал, не видел, куда везут его бренное тело, вновь соединившееся с душой…

Окончательно проснулся он утром следующего дня в кресле своего электромобиля. Машина стояла на опушке леса в полсотне ярдов от шоссе, ведущего в Теритаун. Со стороны могло показаться, что он специально съехал с дороги, чтобы поспать.

Проснувшись, он оглядел всего себя, обшарил свои карманы, поискал в машине. Все было как вчера. То есть, когда он помнил последний раз себя перед тем, как провалиться в преисподнюю… Он включил приборы — все нормально. Энергии хватит до дому без заправки. Он решительно нажал на педаль контроллера, машина плавно покатила по траве к автостраде и влилась в густой поток мчащихся машин. Тотчас, как она выбралась на бетонку, колыхнулись и раздвинулись ветви орешника. На поляну вышли с роллерами в руках трое в белых шлемах. Они оседлали своих "мустангов" и тоже, один за другим, вырулили на магистраль.

Вернувшись, он первым делом пригласил к себе Альберта. Этот несомненно талантливый молодой человек отличался среди остальных его помощников веселым нравом и остроумием. Нередко ему приходилось упрекать парня в том, что своими разговорчиками он отвлекает других коллег от дела. Однако за последнее время Альберт заметно притих, словно утратил свой веселый нрав. Он молча копался в схемах или пропадал в препараторной.

"Когда же произошла перемена с ним?" — пытался припомнить Притт, но не успел. В двери появился худощавый юноша в небрежно накинутом халате. Засунув руки в карманы, он с независимым видом прислонился к дверному косяку.

— Закройте дверь и сядьте, — Притт указал на ближайший к себе стул и незаметно включил интерферентор. Это было последнее изобретение Альберта, основанное на принципе сложения звуковых волн. Теоретически рассчитать прибор помог Барнет. Интерферентор "гасил" колебания звука речи, не задевая волны других частот, скажем, звуки шагов, стук в дверь, рабочие шумы… И говорящие не услышали бы друг друга, если б они не экранировались от прибора.

Без всяких предисловий Притт приступил к выяснению мучившего его вопроса.

— Вас допрашивал профессор Вельзевул?

Бледное лицо парня залил румянец, в глазах заблестели злые огоньки.

— Не знаю профессора с таким громким именем. Но какой-то тип, действительно, беседовал со мной на позапрошлой неделе. Просвещал меня насчет современных отношений в нашем обществе. И, представьте, просветил настолько, что я окончательно убедился, каким был до сих пор круглым идио… идеалистом.

— Не буду оспаривать ваш вывод, — язвительно заметил Притт, — но как же наша тайна? Наш приоритет?! — сорвался он и стал почти кричать: — Как могли вы поддаться всяким пустым разговорам! Где ваша честь ученого!..

Но быстро утих, почувствовав ломящую боль в висках. И Альберт успел взять себя в руки. Лицо его приняло обычное свое ироническое выражение.

— Не говорите мне о чести, доктор. Если не хотите окончательно потерять мое уважение. Да, мы — ученые. Мы — рабочие люди, созидатели. А не политиканы. Не нам произносить громкие слова — "честь", "свобода"…

Студентом я впадал в бешенство, когда слышал слово "свобода". Сейчас, слава богу, иммунитет выработался! Для меня что "шлюха", что "свобода" — одинаково звучит! [1] В английском языке оба слова созвучны. Вы говорите "честь ученого", а сами превратили человека, своего друга в подопытного кролика…