Шелли Мэрри - Франкенштейн, или Современный Прометей. Последний человек.

Голос Адриана дрожал, он возвел к небу глаза и прижал к груди руки; все его хрупкое существо изнемогало от слишком сильных чувств. Жизнь теплилась в нем, как мерцает на алтаре пламя, угасающее над пеплом жертвы, угодной Небесам.

Глава шестая

Когда мы приехали в Виндзор, оказалось, что Раймонд и Пердита отправились на континент. Я поселился в домике сестры, радуясь будущей жизни вблизи Виндзорского замка. Удивительно, что, породнившись благодаря браку Пердиты с одним из богатейших людей Англии и связанный теснейшей дружбою с самым знатным ее лицом, я был беднее, чем когда-либо в жизни. Зная взгляды лорда Раймонда, я никогда, даже пребывая в крайней нужде, не обратился бы к нему за помощью. Что касается Адриана, то напрасно я повторял себе, что его кошелек всегда открыт для меня и что, единые душою, мы и богатством должны бы владеть сообща. Я никогда не считал его щедрость своей защитой от бедности; я даже спешил отстранить предлагавшиеся мне деньги и лгал, уверяя его, что не имею в них нужды. Мог ли я сказать моему великодушному другу: "Содержи меня в праздности. Ты посвятил свои силы и состояние на благо людям, но можешь ли ты столь дурно их направить, чтобы позволить бездельничать сильным, здоровым и способным трудиться?"

Не решался я и просить его употребить свое влияние, чтобы найти мне приличную должность, ибо тогда мне пришлось бы покинуть Виндзор. Я бродил вокруг замка, в тенистых зарослях, а дома оставался наедине с книгами и мечтами. Я изучал мудрость древних и созерцал счастливые стены, приютившие мою любимую. Чтобы занять свой ум, я читал поэтов былых времен, изучал философию Платона и Беркли;71 углублялся в историю Греции, Рима и Англии и следил за тем, что делала владычица моего сердца. По вечерам я мог Том I. Глава шестая 207 видеть тень Айдрис на стене ее покоя; днем созерцал возлюбленную издали в саду или в парке, на верховой прогулке с обычными ее спутниками. Я слышал музыку ее голоса и был счастлив. Мне даже казалось, что, представ перед нею, я могу разрушить чары. Каждую героиню, о которой читал, я наделял красотой и совершенствами Айдрис; такова была Антигона, ведущая слепого Эдипа в рощу Эвменид и совершающая погребальный обряд над Полиником;72 такова была Миранда в уединенной пещере Просперо;73 такова была Гайдэ на песчаном греческом острове74. Я безумствовал от страстной любви, но непобедимая гордость мешала мне хоть чем-нибудь себя обнаружить.

В то время как я предавался роскошным духовным пиршествам, скудной пищей, которую мне случалось похищать в лесу у белки, пренебрег бы и крестьянин. Признаюсь, меня часто искушала мысль вернуться к беззаконным проделкам юности и подстрелить одного из почти ручных фазанов, смотревших на меня с деревьев своими блестящими глазами. Но они были собственностью Адриана и питомцами Айдрис; и хотя воображение, распаленное голодом, твердило мне, что настоящее их место не в зеленой листве, а на вертеле, в моей кухне, Скрепился духом я и этих яств не ел.

Итак, я ужинал одними лишь чувствами и только во сне видел "те сладкие блюда"75, что были недоступны мне наяву.

Однако именно в это время готовилась перемена в моем существовании.

Сироте, одинокому и заброшенному сыну Вернэ, предстояло соединиться золотой цепью с лучшим обществом и обрести сужденные нам в жизни узы и обязанности. Для меня должны были совершиться чудеса, и общественному механизму мощным усилием был дан обратный ход. Слушай же, читатель, эту повесть о чудесах!

Однажды, когда Адриан и Айдрис ехали верхом по лесу с матерью и обычными своими спутниками, Айдрис, отозвав брата в сторону от кавалькады, спросила его, что сталось с его другом Лайонелом Вернэ.

- Как раз отсюда, - ответил Адриан, указывая на домик моей сестры, - можно увидеть его жилище.

- В самом деле? - удивилась Айдрис. - Но почему, живя так близко, он не навещает нас и не принадлежит к нашему кружку?

- Сам я часто его навещаю, - ответил Адриан, - но тебе легко догадаться, отчего он не появляется там, где его присутствие кому-то неприятно.

- Я поняла, - сказала Айдрис, - и, каковы бы ни были его мотивы, я буду уважать их. Но расскажи хотя бы, как проводит он время? Что делает и о чем думает в своем уединении?

- Милая сестра, - отвечал Адриан, - ты задаешь больше вопросов, чем у меня найдется ответов. Если ты принимаешь в нем участие, почему бы и тебе 208 Последний человек не навестить его? Он сочтет это большой для себя честью, и ты сможешь отчасти вознаградить его за обиды, нанесенные ему судьбою.

- Я охотно буду сопровождать тебя, - сказала Айдрис, - но не затем, чтобы мы таким образом с ним расплатились. Ведь ты обязан ему жизнью, а это долг неоплатный. Итак, давай завтра приедем сюда вдвоем и навестим его.

На следующий день, под вечер, несмотря на то что погода испортилась и шел холодный дождь, Адриан и Айдрис вошли в мое жилище. Они застали меня, подобно Курию, за скудным ужином из нескольких плодов. Но своим приходом они доставили мне нечто более драгоценное, чем золотые дары сабинян;76 как мог бы я отвергнуть бесценный дар дружбы? Славные близнецы Латоны, когда они явились на заре мироздания осветить и украсить этот "пустынный мыс"77, не были встречены с большею радостью, чем эти два ангела в моем убогом жилище и благодарном сердце. Мы сидели у очага словно одна семья. Беседа наша не касалась предметов, действительно занимавших каждого, но каждый угадывал мысли другого, и, пока мы говорили о вещах посторонних, глаза наши вели безмолвный разговор о тысяче вещей, которых не вымолвил бы язык.

Спустя час Адриан и Айдрис покинули меня. Покинули счастливым - невыразимо счастливым. Чтобы рассказать о моем счастье, не нужны слова.

Айдрис посетила меня! Я увижу ее снова и снова - большего счастья мое воображение не могло представить. У меня будто выросли крылья; ни сомнения, ни страхи, ни даже надежды не тревожили меня. Душа моя вкушала всю полноту радости и блаженства, ничего более не желая.

Адриан и Айдрис еще не раз побывали в моей хижине. При этих благословенных встречах любовь, представ в обличий пылкой дружбы, все более являла свою непобедимую силу. Айдрис ощущала это. Да, богиня любви, в ее взглядах и движениях я читал твои письмена. В ее голосе мне слышался твой мелодичный голос. Ты готовила нам путь, усеянный цветами и украшенный всеми радостями. Любовь, имя твое не произносилось; ты была там, приподнять над тобой завесу могло лишь время, но не рука смертного. О союзе наших сердец не говорилось вслух; обстоятельства не позволяли прозвучать словам, трепетавшим у нас на устах.

Торопись же, перо! Спеши запечатлеть то, что было, прежде чем мысль о том, что есть ныне, не остановила руку, которая тобою движет. Если я подниму взор и увижу обезлюдевшую землю, если вспомню, что любимые глаза угасли навек, что "румяные лепестки"78 губ увяли и навсегда умолкли, - умолкну и я!