Шелли Мэрри - Франкенштейн, или Современный Прометей. Последний человек.

- Это не так, - сказал я, - хотя признаюсь, что занят мыслями не столь радужными, как ваши. Вы обещали помочь мне свидеться с Адрианом.

Умоляю вас сдержать обещание. Я не могу медлить здесь, мне надо утешить, быть может, исцелить моего первого и лучшего друга. Я немедленно отправляюсь в Дункельд.

- Эх ты, сыч! - ответил Раймонд. - Как ты портишь мне счастливые минуты, напоминая об этой печальной руине, более печальной, чем обломок колонны среди поля, заросшего сорняками. Ты мечтаешь излечить его? Даже Дедал не запутал Минотавра так, как безумие опутало и держит в плену рассудок Адриана. Ни тебе, ни другому Тезею не удастся пробраться по лабиринту; нить, кажется, осталась в руках у некой жестокой Ариадны64.

- Вы намекаете на Эвадну Займи; но ведь она уехала из Англии.

- А если бы и была здесь, - сказал Раймонд, - я не посоветовал бы ей увидеться с Адрианом. Лучше полностью погрузиться в безумие, чем страдать от неразделенной любви. Длительная болезнь, вероятно, изгладила образ Эвадны в его душе; лучше пусть он не возникает там вновь. Вы увидите Адриана в Дункельде; твой друг кроток и послушен, бродит по лесу и по холмам или сидит у водопада, слушая его шум. Ты увидишь - в волосах у него цветы, взор полон неясной думы, голос прерывается, от исхудалого тела осталась одна тень. Он собирает цветы и травы и плетет из них гирлянды; или пускает по ручью сухие листья и кусочки коры; радуется, когда они плывут, и рыдает, когда тонут.

Клянусь Небом! Увидев его таким, я заплакал впервые с детских лет.

Я и без этого рассказа все сильнее стремился скорее увидеть Адриана и только не мог решить, нужно ли перед этим пытаться увидеть Айдрис. Мои сомнения разрешились на следующий день. Ранним утром Раймонд явился ко мне с известием, что Адриан опасно занемог и его ослабевшее тело едва ли справится с недугом.

202

Последний человек

- Завтра, - сказал Раймонд - мать и сестра Адриана поедут в Шотландию, чтобы еще хоть раз увидеть его.

- А я еду туда сегодня же! - воскликнул я. - Немедленно нанимаю воздушный шар и буду там не позднее чем через двое суток, а при попутном ветре и еще раньше. Прощайте, Раймонд, вы избрали в жизни благую участь. А меня радует такой оборот дела. Я боялся безумия, но не болезни. Предчувствие говорит мне, что Адриан не умрет; быть может, его болезнь окажется кризисом и к нему вернется рассудок.

Все благоприятствовало моей поездке. Воздушный шар поднялся на высоту около полумили; он быстро помчался с попутным ветром, рассекая крыльями податливый воздух. Несмотря на печальную цель путешествия, все бодрило меня: ожившая в душе надежда, быстрый полет воздушного катера и благоуханный воздух, пронизанный солнцем. Мой пилот едва касался оперенного руля; легкие, широко раскинутые крылья издавали успокаивающий шелест65.

Внизу виднелись долины и холмы, потоки и поля. Быстро и безопасно, не встречая препятствий, мчались мы по воздуху, словно дикие лебеди в их весеннем полете. Машина повиновалась малейшему движению штурвала; ветер дул с нужной силой; ничто не мешало нашему полету. Такова была власть человека над стихией; власть, которой он долго добивался и наконец приобрел; но она была давно предсказана королем поэтов, чьи строки я прочел пилоту, и он очень удивился, узнав, сколько столетий назад они были написаны:66 Ах, ум людской! Немало всяких зол, Но также и чудес на свет ты произвел.

Глядишь - и человек, подобно птице,

Смог в небеса бесстрашно устремиться.

Мы приземлились в Перте;67 несмотря на утомление от долгих часов, проведенных в воздухе, я не стал отдыхать; просто сменив способ передвижения, продолжил свой путь не по воздуху, а по суше. Когда я достиг холмов Дункельда, вставало солнце. Спустя века Бирнамский холм был вновь одет молодым лесом;68 более старые сосны, посаженные в начале девятнадцатого столетия тогдашним герцогом Атолским69, придавали торжественности прекрасному пейзажу. Утреннее солнце золотило верхушки сосен. Выросший в горах, я был весьма восприимчив к красотам природы, и сейчас, когда мне предстояло вновь свидеться с любимым и, быть может, умирающим другом, вид этих дальних лучей странно взволновал меня; я увидел в них добрые предзнаменования для Адриана, от жизни которого зависело мое счастье.

Бедняга! Он лежал на одре болезни; лицо его горело в лихорадочном жару, глаза были полузакрыты, неровное дыхание с трудом вырывалось из груди. И все же видеть друга таким было менее мучительно, чем если бы болен был его дух, а тело исправно выполняло свои функции. Я сел у изголовья Адриана и Том I. Глава пятая 203 уже не оставлял его ни днем, ни ночью. Горько было видеть его между жизнью и смертью; знать, что румянец на щеках означает сжигающий его тело жар; слышать, как он стонет, и, быть может, никогда уже не услышать его ласковых и мудрых речей; видеть, как мечется его тело, которое скоро могут окутать смертным саваном. Три дня и три ночи мне казалось, что судьба не сулит ничего иного, и сам я от тревоги и бессонных ночей сделался похожим на призрак.

Наконец глаза его приоткрылись; они приоткрылись с трудом, но взгляд их был осмысленным. Адриан был бледен и слаб, но черты его лица уже смягчились наступавшим выздоровлением. Он узнал меня. Мой кубок радости наполнился до краев, когда он пожал мне руку, которая теперь пылала жаром больше, чем у него, и произнес мое имя. Никаких следов безумия не осталось в нем, и ничто не омрачало моей радости.

В тот же вечер приехали его мать и сестра. Графиня Виндзорская от природы наделена была сильными чувствами, но очень редко позволяла волнениям сердца отражаться на своем лице. Нарочитая неподвижность черт, медленная и ровная речь, тихий, но немелодичный голос - все это было маской, скрывавшей нетерпеливый характер и сильные страсти. Внешностью она ничуть не походила на своих детей; ее сверкающие темные глаза с их гордым выражением отнюдь не напоминали голубые, ласково и открыто глядящие глаза Адриана и Айдрис. Движения ее были величавы, но ничто в ней не располагало к себе.

Высокий рост и стройный стан, черные волосы, лишь слегка тронутые сединой, все еще красивое лицо с высоким лбом и чуть излишне широкими бровями - все это не могло не поражать и даже не внушать некоторый страх. Айдрис при всей ее кротости была, кажется, единственным существом, способным сопротивляться своей матери. В ней было то бесстрашие и прямодушие, которые не посягают на свободу других, но защищают свою как нечто священное.

Графиня не удостоила мой измученный вид ни одним благосклонным взглядом; позже она лишь холодно поблагодарила меня за старания. Не так поступила Айдрис. Конечно, прежде всего она взглянула на брата. Взяв Адриана за руку, она, склонясь, поцеловала его в глаза и склонилась над ним, полная любви и сочувствия. Когда Айдрис стала благодарить меня, на глазах ее блестели слезы. Она благодарила так горячо, что голос ее прерывался; но приветливые слова звучали от этого еще милее. Мать ее пристально наблюдала за нами, и я понял, что она намерена отстранить меня. Теперь, когда прибыли родные, я буду уже не нужен ее сыну. Я был утомлен и болен, но решил не покидать своего поста и только не знал, как настоять на этом. Тут Адриан, подозвав меня и взяв за руку, попросил не оставлять его. Мать, не подавая виду, что слышит, тотчас поняла и вынуждена была уступить.