Ирина Ванка - Секториум

— Не свечку, — поправил Миша, — канделябр таких свечей, от которых у Беспуповича разовьется комплекс неполноценности!

— Похоже, вечеринка отменяется, — сообразила я, но Миша уже разглядел бутылку и прицелился к закуске.

— Прости! — воскликнул он и положил мне голову на плечо. — Я болван! Как я мог! Как я посмел упомянуть канделябр? Ведь эти двое влюбленных наедине наслаждаются высокой поэзией!

— Заткнись по-хорошему, — попросила, но Мишу несло.

Из него извергалось накопленное годами, обложенное запретами, утоптанное обидами. Ему физически надо было высказаться, прежде чем залить в себя первый бокал. К тому же он привык в моем обществе бесцеремонно выражаться на любые темы, даже те, от которых я краснела по молодости лет. Мишу несло, и я была бессильно заткнуть фонтан. Я всегда была бессильна против его хамства, но приехала Алена и заткнула его с порога.

— Адам приглашал? — повторила она тот же вопрос. — Хотя, впрочем, раз я уже здесь, то какая разница?

В хижину Адама мы проникли из лифта. Уже в подвале был слышен неистовый грохот, свидетельствующий о том, что хозяин не ждет гостей. Он сидел посреди комнаты в рваной майке, барабанил по ударной установке и не обращал внимания ни на пришельцев, ни на аплодисменты. В ушах у него стоял грохот, а глаза закрывали ужасно длинные волосы, которые ниспадали на барабаны, сотрясаясь в такт. Адам не заметил нас, пока Миша не выставил бутылку на главный барабан.

— Совсем одичал мужик, — сказал Миша. — Я ему женщин привел, а он грохочет на всю деревню.

Адам откинул «гриву», приподнял бутыль и исполнил заключительный удар.

— Так, — произнес он, озирая развалины своего земного быта. — Где мой штопор?

Как будто мы четыреста лет должны были стеречь его штопор.

Клятва, данная мною Адаму, все рано не прожила бы до конца романа. И зачем? Не понимаю, почему человечество не должно знать, что происходит в шарумских театрах? Кроме того, я сомневаюсь, что человечество дочитает это произведение до восьмой главы, поэтому моя совесть спокойна, и я собираюсь описать зрелище, которое видела своими глазами. Оно похоже на интерактивный спектакль: одинокий джентльмен подводит итог жизни и предается воспоминаниям, в том числе сексуального характера, которые помогают ему проникнуть в суть самого себя. Адам погрузил зрителей в гипноз, выбрал среди них героев, соответствующих сюжету, и использовал в качестве партнеров. Зрители играли роли, составляли массовку, сами влияли на развитие событий. То есть сдавали в аренду на время спектакля не только тела, но и личные переживания. В шарумских театрах, как в бане, не считается зазорным оголять ни тела, ни души. Иногда доходило до откровенности, от которой хотелось прыгнуть с балкона. Иногда смотрелось эстетично. Не скажу, что в человеческом искусстве подобное невозможно, но жанр наверняка попал бы под запрет. А может, нет. Не стесняются же люди ходить в кунсткамеру. Театр Галея — та же кунсткамера подсознания, а ментальный фон в этом заведении аналогичный Земле по своей насыщенности и активности. Именно он действует на публику как наркотик. Актеры же, способные управлять аудиторией под гипнозом, становятся популярными фигурами в театральной среде, что влечет за собой немалые гонорары и особое положение в обществе, которое в свою очередь тоже затягивает. Чем мощнее воздействие актера на публику, тем мощнее отдача, тем в большую зависимость попадает он сам. В зависимость, как выразился бы Вега, от постоянного эмоционального «кровопускания», которое мы, к сожалению, не смогли обеспечить Адаму на Земле.

После экспедиции Адам покинул нас. И был скандал… почти библейская фраза. И были попытки вернуть все в старое русло, и отчаяние было, и недоумение, и осознание факта. Шеф старался больше всех, только на этот раз он определенно лукавил. Не стал бы он посылать Джона учиться фазодинамике, если бы заранее не предвидел такой исход.

Против отъезда Адама выступили все, кроме меня. Индер уверял, что не все потеряно. Ему было жаль расстаться с пациентом. Ему, как уважающему себя доктору, было интересно довести беднягу до летального результата. Все остальные были уверенны, что без Адама с предстоящей работой не справиться. А я желала вернуть его в Шарум, пока не поздно, пока он снова не пропал из вида на много лет. В итоге я же оказалась виноватой. Ни за что. Просто с некоторых пор в Секториуме пошла мода, считать меня причиной эмоционального перегрева, которому постоянно подвергался Адам. Никто кроме меня не видел Адама после спектакля, никто не знал, что на Земле для него не найдется работы, после которой можно умереть от усталости.

У меня была другая версия. И первый побег Адама, и этот я объясняла только дискомфортом ментальной оболочки тиагона в тяжелой матричной среде. Дискомфортом, которого ему потом ностальгически не хватало, пока он не создал свой сумасшедший театр. Наверняка шеф разделял мою точку зрения, но не хотел признаться. Наверняка ее разделял и Индер, потому что знал, кто такой Адам. Не мог не знать. Теперь они обвиняли меня в общем хоре, потому что любое неприятное событие должно иметь автора, тогда как авторство приятных событий может взять на себя коллектив.

Контора осталась без оператора ФД, Миша — без повода для пошлостей в мой адрес, все прочие — без общества Адама Славабогувича, без которого и так обходились. Только теперь, по прошествии времени, можно было точно сказать, что из всех нас, благополучных секториан, плохо кончил только Адам. С другой стороны, именно Адам мог кончить гораздо хуже.

— Нет, — возразил мне Миша, — плохо кончить нельзя. Можно либо кончить, либо не кончить вообще, что на старости лет гораздо хуже. Скажем так, из всех сотрудников по собственному желанию удалось уволиться ему одному. Да еще Юстину.

— Юстина уволили, — напомнила я.

— Правильно, — согласился Миша, подумав, — вот уж кто действительно плохо кончил.

На самом деле ни Адам, ни Юстин не остались в накладе. Адам вернулся в Шарум, а Юстина шеф привез из Хартии, как только понял: связываться с тамошней публикой у него нет ни храбрости, ни нужды. «Хватит с меня гибридов», — сказал он с намеком на Имо, который не оправдал ни одну из возложенных на него надежд. Шеф привез Юстина, но достойного места на Земле ему не нашел.

Сначала Юстин обитал в Володином гараже, потом в офисной гостинице, потом упал духом. Володя уже не составлял компанию для пьянки, а в офисе Юстину не наливали. Он только слонялся по кабинетам, матерился и мешал работать, пока шеф не поместил его в свободный модуль, где старик совсем заскучал:

— Хоть бы в тюрягу посадил, — ругался он. — Там хоть знаешь, за че сел. Из тюряги хоть выйти можно.