Михаил Белов - Восьмая тайна моря

— Эй вы, друзья, ко мне! — крикнул Парыгин. — Разбойник и Философ, я к вам обращаюсь.

Разбойник моментально прыгнул в воду. Философ спустился с «лежанки» осторожно — он ведь не сумасброд я знает себе цену. Разбойник вышел на берег и на брюхе подполз к ногам Парыгина. Философ остановился на почтительном расстоянии. Весь вид его говорил о том, что ему, солидному калану, не подобает вести себя так, как сорвиголове Разбойнику.

Парыгин гладил Разбойника по лоснящейся спине.

— Ах, рыбки захотел? Сейчас, сейчас получишь рыбку, дружище, — Парыгин вытянул двух окуней и бросил в воду. — На…

Разбойник поплыл за ними. Философ проводил его равводушным взглядом и повернул голову к Парыгину.

— Просто олимпийское спокойствие, — засмеялся Парыгин. Не понимаешь? Я говорю, ты вежлив и невозмутим, как английский лорд. Получай свою порцию.

Философ осторожно взял из рук Парыгина рыбу и отправился в «столовую».

Разбойник, чтобы привлечь к себе внимание и получить еще порцию, выделывал самые разнообразные трюки.

— Хватай, хватай, — в воздухе серебром сверкнула новая порция окуньков. Философ опять вылез из воды и выжидательно смотрел на Парыгина. — Так ты голодным останешься. Вот тебе сразу три штуки…

Рыба кончилась. Парыгин опрокинул ведро. Барабанвую дробь по дну ведра капаны восприняли как сигнал «расходись». Разбойник моментально забрался на камень и свернулся по-собачьи. Философ лег на спину и принялся приводить себя в порядок.

— До свиданья, хлопцы, — сказал Парыгин и направился в поселок.

Остров казался туманным и нелюдимым, особенно сейчас, когда над ним с космической скоростью мчались темно-серые тучи и ветер звенел, как треснувший колокол. Волны еще не раскачались, и бег их был ленив. Океан словно только-только пробуждался от богатырского сна. Но пробуждение его было грозным. Он как бы предупреждал: укройтесь в гаванях и портах, — разгуляюсь и тогда ве ручаюсь за себя.

Парыгин любил, когда природа устраивала такой трамтарарам. На Амуре в непогоду он, часто выезжал на лодке на середину реки и, отчаянно борясь с волнами, кричал и пел от неуемной радости. Вот и сейчас его охватило такoe же чувство. Он сунул ведро под мышку и принялся колотить по нему кулаком, словно опьянев от полноты чувств. Со стороны его могли принять за подвыпившего гуляку: куртка нараспашку, фуражка на затылке, глаза горят.

За спиной гудел океан. А в глубине океана тихо. Жизнь там сейчас замерла, как замирает улица в грозу. Рыбы из прибрежных районов ушли в открытые просторы. Сивучи и белухи попрятались в заливах и бухтах. Каланы отлеживались на камнях, и океан опрокидывал на них тяжелые волны. Только крабы да моллюски оставались спокойными — что им какой-то шторм? Они мирно копошились на своих подводных «огородах». Спрут на скале торопливо водил щупальцами: куда подевалась всякая морская мелочь?

Что делают сейчас киты — Парыгин не знал, он ни разу с ними не встречался. А надо бы встретиться и вручить главе китового государства верительные грамоты посла отважного племени подводных пловцов.

— Надо бы, надо бы, — пропел Парыгин.

Вдруг рядом выросла фигура Тани.

— Максим, вы пьяны?

— Пьян, Таня! Вдрызг пьян от счастья, — засмеялся Парыгин и обнял ее.

— Сумасшедший! Увидят…

— Пусть глядит весь мир — подводный, надводный, космический.

Ее глаза сияли.

Пока Таня и Парыгин добирались до поселка, океан разгулялся вовсю.

Островитяне кучей стояли на берегу: в океане, борясь со шквальным ветром, захлестываемая волнами, под полными парусами без рифов шла яхта.

— Его отчаянна человега, — сказал Мика Савельев. Трубку он не выпускал изо рта.

— Хотя бы рифы взял, — с досадой и волнением пробормотал старшина катера, он же предместкома, организатор культпохода на остров Туманов. Вдруг старшина оглянулся и взмахнул кулаком. — Смотрите, смотрите…

Яхту шквалом повалило так, что паруса захлопали по воде.

— Его пошел акулу корми, — невозмутимо прокомментировал Мика Савельев. — Хорошая лодка пропадай.

Островитяне замерли. Но паруса вдруг взметнулись но ветру, и яхта выпрямилась. Все вздохнули с облегчением.

— Молодец! Вовремя паруса развернул, а то бы оверкиль! обрадовался Парыгин. — Кто это?

— Холостов, — ответила Таня.

Паруса подобрали. Видно было, как пловец стал подбирать рифы. Яхта, снова набрав ход, ловко выполнила поворот и пошла другим галсом, приближаясь к острову.

Чигорин встревоженно наблюдал за маневрами яхты, бормоча сквозь зубы ругательства. Паруса порывами ветpa пригибало к самым волнам. Казалось, яхта вот-вот перевернется.

— За каким лешим он пустился в это путешествие?

— Его всегда шторма ходи, — заявил Савельев. — Такой человега.

— Пока пугаться нечего. У яхтсмена верный глаз и твердая рука, — сказал Парыгин. — Только как он пристанет к берегу?

Холостов, мокрый с головы до ног, стоял на корме и смеялся.

«Отчаянный», — решил Парыгин.

Яхта опять сменила галс. Волна подхватила ее и вынесла на берег. Холостов спрыгнул на землю и помог сойти единственному своему пассажиру, укутанному с ног до головы в плащ-палатку.

— Принимайте новую птичку, — сказал Холостов и сбросил с пассажира капюшон.

— Панна! — воскликнула Таня, устремляясь навстречу подруге.

Островитяне поздравляли Холостова. Он сиял. Актер нашел восторженных зрителей! Кажется, он действительно считал себя сверхчеловеком, полубогом. Посмеиваясь и небрежно рассказывая о своем плавании, он все время косился: какое впечатление производит его рассказ на присутствующих? Наконец он удостоил взглядом Парыгина:

— Вот когда по-настоящему понимаешь вкус жизни! Ты еще не уехал, мальчуган?

— Как видите. Почему вы обращаетесь ко мне на «ты»?

— «Вы» отдаляет людей. А мы так славно спорили в самолете. — Холостов взял флягу, висевшую на боку, отпил несколько глотков.

— Я и не ищу близости с вами, — пожал плечами Парыгин.

— Жаль. Не правда ли, Таня?

— На «ты» говорят с близкими.

— Открыла Америку! — Холостов повернулся к Парыгину. — А ты что скажешь о моем плавании?

— Отдаю должное. Блеснули. И рисковали неразумно.

— За эти слова я согласен и на «вы». Всегда разумно то, что я делаю. А делаю я то, что мне полезно в данную минуту.

— Примитивный прагматизм.

— Сразу же и ярлычок нашли, философ? Беда нашего века, Холостов обернулся к Тане. — А как поживает ваш Философ? Он не стал еще добычей черной акулы?

— Нет, — сухо ответила Таня.

Все направились в столовую.

Подруги переоделись.

— Я готова, — сказала Таня.

— И я, — отозвалась Панна.

Они опять сошлись у зеркала. Теперь их было четверо. Четверо придирчиво осматривали друг друга. Четверо поправили волосы, засмеялись и разошлись. Двое в зеркале растаяли, двое остались в комнате.