Наталья Никитина - Полтора килограмма

положительный, то поднимался к ней, спеша обсудить мысли или идеи, пришедшие в голову по дороге

домой.

Кэрол улетела в очередную командировку, на этот раз в Германию, собирать материал для фильма об

Альберте Геринге.

После ужина мы с Миленой решили прогуляться с собаками. Скинув обувь, брели вдоль воды, утопая

ногами в зыбком песке. Лучи заходящего солнца высветляли морщинки в уголках ее глаз.

– Я всегда мечтала жить на берегу моря. В Польше, в своей квартире, придумала на стене мазайку из

темно– и светло-синего стекла. Получилась иллюзия волн. А еще всегда переделывала двери в тех домах, в

которых жила. Мне нравятся высокие дверные проемы: они дарят ощущение торжественности и величия, и

уже не важно, что мебель в комнате старая и просится в утиль, главное – двери высокие.

Стоял теплый июльский вечер. Океан, словно бок гигантской рыбы, блестел золотистыми чешуйками

волн. Бронза заката припудривала деревья пурпуром. Пенная кромка океана, окрашенная в алый цвет,

заигрывала с мелкими камушками, перекатывая их из стороны в сторону. Солнце, меняя цвет с платинового

до медно-красного, словно тяжелело и оседало в океан.

Милена забралась на камень, как на бельведер, я сел рядом на песок. Мы наблюдали, как волна

закручивается в бурун, говорили о прочитанных когда-то книгах. Оказалось, что она, как и я, была хорошо

знакома с творчеством Рабле, Сервантеса, Мольера, Вальтера Скотта, Гюго, Ламартина и Мюссе, любила и

знала поэзию. Я встретил родственную душу, и от этого стало в груди тепло и уютно, словно я после долгих

скитаний вернулся домой.

Стемнело. Океан качал на волнах брошенное в воду серебро луны. Возвращаться в дом совсем не

хотелось. Я раздобыл сухих веток, и мы разожгли небольшой костер. Собаки лежали возле наших ног.

Вдоль берега виллы побогаче окрасились в желтые тона из-за включенных натриевых ламп,

спрятанных среди подстриженного кустарника. Дома поскромнее светились прямоугольниками окон. На

воде мигали буи и красные бортовые огоньки редких суденышек. Организм впал в состояние анабиоза: не

хотелось ни двигаться, ни даже разговаривать. Мы молчали, глядя на огонь.

– У меня есть два старших брата. В детстве мы часто жгли костры, – тихо заговорила Милена. —

Жили в небольшом селе на берегу речки. Летом она мелела и на берегу оставалось много глины —

отличного материала для занятий лепкой. Именно там у меня и открылся талант скульптора. К вечеру вдоль

реки можно было наблюдать целую армию солдат, вылепленных братьями, и вереницу дворцов и принцесс

– результат наших с сестрой усилий. Мы их сушили на солнце, а потом играли, пока фигура не разобьется. У

133

меня тогда была старшая сестра, но она пропала. В семнадцать лет убежала с возлюбленным из дома, и с

тех пор ни о ней, ни о нем нет никаких известий.

Мамы не стало пять лет назад. Она до последнего вздоха ждала, что Мадлен вернется. Мама

заболела прошлой весной. Лихорадка, подобно саранче, поедала ее силы. Мы с Каролиной сделали всё, что

от нас зависело.

Она немного помолчала и, усмехнувшись, продолжила:

– А еще у нас был коммунистический диван. Дед говорил, что у Ленина в Кремле был такой же —

кожаный черный. Дед им очень гордился! – и ее глаза затуманила нежность. – Я была последним

ребенком в семье. Так бывает, что любовь уже отдана старшим детям, а последний появляется в тот момент,

когда матери уже за сорок и она порядком устала от трех старших непослушных отпрысков. Безучастная

жизнь калечит ребенка, ведь он не ощущает на себе живой реакции, не видит своего отражения в глазах

близких. И вообще, у нас в семье чувствами не разбрасывались, они были тщательно прибраны.

Я забыл, что теперь мое имя – Алекс. В эту минуту в полной прострации у костра сидел Харт. Слушал

ее голос, потрескивание не желающих мириться со своей участью веток в костре, и хотелось, чтобы этот

вечер не закончился никогда. Винчи, не отводя блестящих в отблесках пламени глаз, смотрел на Милену.

Словно всё понимал и грустил вместе с ней. Женщина потрепала его по загривку:

– Да, Винчи, у людей так бывает. Какие умные у тебя глаза! Мне кажется, собаки – это те же люди,

только говорить не умеют, но понимают они даже больше, чем некоторые из нас.

– А я считаю, что каждый человек походит внешностью, повадками или образом жизни на какое-то

животное. Вот Кэрол – это лань! Красивая, гибкая, быстроногая и неуправляемая. А ты – лебедь. Белый

лебедь. Красивая, изящная, спокойная. От тебя исходит внутренний свет и чистота, так редко встречающаяся

у людей. Такими чистыми обычно бывают дети, еще не узнавшие власти денег, коварства недругов, зависти

и лицемерия.

– Ты плохо меня знаешь! Не такая уж я и белая, – смущенно отмахнулась от этих слов Милена.

– Нет. Мне со стороны виднее, – не уступал я.

– А кто ты, Алекс?

– Не знаю, – пожал я плечами. От пингвина во мне уже ничего не осталось. А нового зверя в себе я

еще не почувствовал.

– Вот и я не знаю, – улыбнулась женщина. – Может, ты темная лошадка?

– Может быть, – удивился я такому уместному сравнению. – Одно время я дружил с семьей

академика. Это была даже не семья, а львиный прайд. Все ее обитатели были породисты, имели шикарную

гриву. Ученый держал свою супругу в обходительной строгости. Было интересно наблюдать за их

отношениями. Так вот, был у него доберман, тоже не лишенный интеллекта. Его обучили фокусу: сколько

перед ним положишь спичек – столько раз он и пролает.

– Что же общего у двадцатилетнего парня с семьей академика? С трудом представляю себе такую

дружбу, – глаза Милены выражали недоверие. – Ухаживал за его дочкой? – лукаво улыбнулась она.

Я почувствовал себя шпионом, который вот-вот провалит операцию. И, решив поддержать,

подсказанную собеседницей версию, ответил:

– Да.

– К тебе возвращается память? – пристально глядя мне в глаза, спросила Милена.

Я слегка запаниковал. Мысли бросились в пляс.

– Возможно, – неуверенно промямлил я и принялся увлеченно поправлять ветки в костре.

– Хотела спросить об этом еще тогда, когда ты выдавал факты о художниках.

– Значит, память была потеряна частично. Читать ведь я не разучился, – я филигранно перевел всё в

шутку.

– Мне не дает покоя ощущение, что ты не тот, за кого себя выдаешь. Прости, если я не права. Но…

мне кажется, твоя память в полном порядке, просто ты по какой-то причине хочешь избежать вопросов от

окружающих или сам хочешь забыть свое прошлое.

Повисла неловкая, скомканная тишина. Мне показалось, что огонь костра добрался до моего лица —