Андрей Марковский - Принцип неопределённости. роман

– Это Витёк предложил, и мы согласились. А на природу поехали, потому что типа романтика! Старый русский способ – пьянка, братание и любовь до гроба, если получится морду друг другу не набить. Но на самом деле каждый знал, для чего и зачем мы туда едем – договориться о распаде. Не хотели себе сознаваться, однако это так и было. Потому что зрело давно. Нам надо было спокойно поговорить, а серьёзно никому в Питере разговаривать не хотелось. И где в городе поговоришь?

– Ну вот ты скажи мне сейчас, только честно, – рассмеялся Шурка. – О чём можно серьёзно поговорить за водкой с шашлыками на природе?

– Понятно… это понятно. Но поговорили. Собственно, именно за водкой очень быстро договорились. Подробностей я не помню, но что-то про аппаратуру – кому продать. Ещё сыграть нужно было, заранее договаривались. Нам, если помнишь, тогда Олег помогал, как его? Кулешов или Карташов, наш типа менеджер.

– Да-да, помню. Карташов, – подтвердил Шура.

– Вот он договорился на гастроли по Сибири и Уралу, там ещё несколько других команд было, неплохих. Этакий сборный чёс. Деньги даже по тем временам предполагались не очень большие, но деваться некуда – заранее соглашались. Хотя никому, понятное дело, уже ничего не хотелось. Алекс о своём о чём-то задумался. Серый совсем отказывался, он в то время работу искал по специальности, инженером, и вроде нашёл. А мне Танечку не хотелось оставлять на два месяца, сам понимаешь. Витька в тот вечер тихий был и спокойный, всё уговаривал нас посидеть ещё немного около костра.

– Не очень у вас в итоге получилось. Это я в смысле самого Витьки – чертовщина какая-то, так ведь и не нашли его.

– Ага. Ботинки только остались и трубка в камнях на берегу …, – задумчиво и отстранённо подтвердил Кира.

– А тогда вы просто напились, что ли? И друг друга потеряли? Как Витёк умудрился пропасть, я никак не понимаю? Двадцать лет уже не понимаю. Ленинградская область, Вуокса, пороги – это ведь не тайга! Там всегда летом полно народу, туристы всякие шляются, байдарочники плавают. Ладно, ты не знаешь. Вот если бы он не пропал, что дальше?

– Девятнадцать, Шура. Девятнадцать лет назад это было. А насчёт того, что могло измениться – чёрт его знает? И могло ли вообще? Если ты об этом. … С Алексом понятно, Серый так и так инженером стал. Вот мы с Витькой – не знаю. Витёк утащил меня на берег, к порогам, мы там с ним разговаривали с глазу на глаз.

– О чём? Или вспоминать не хочешь?

– Слушай, не хочу я бередить. Не хочу про это… Так долго тогда об этом все вокруг говорили, что я постарался вычеркнуть из памяти.

– Ну чего сейчас-то! Мне ты никогда не рассказывал. Мне можно. Помнишь, как в кино про Штирлица: «В наше время никому верить нельзя. Мне – можно». Тем более – столько лет прошло! Никому не навредишь.

– Ладно…, – возникла пауза, Кира задумался о том, прежнем. Уж кому-кому, а Шурке и правда можно рассказывать всё, что угодно. – …Он мне советовать стал. Всякое разное. Только спустя какое-то время я начал понимать, что разговор у нас был как будто прощальный. В тот момент я не понял, а позже – как стукнуло меня: он со мной говорил, будто в последний раз, несколько раз повторял и настаивал. Будто знал, что не увидимся больше. Но тогда выпили мы, реакция у меня была совсем другая. Неприятно сейчас вспоминать. Мы с Витькой столько лет друзья – а тогда поцапались.

– Чего вдруг? У вас сроду даже мысли были одинаковые, как у близнецов.

– Да-а, – задумчиво протянул Кира. – Всегда, но как-то не тем вечером. Раньше – да. Независимо от того, как Витёк постоянно чудил, что-то новое придумывал. То йогой займётся, то накурится чего-нибудь, то Брахмапутры какой-нибудь начитается.

– Бхагават Гиты, – подсказал Шура.

– Вроде того. То бухает по-чёрному, то на кислоту какую-то сядет. Сомневаюсь, что ЛСД можно было достать, другая была какая-то дрянь. Хотя с него станется. Ну, в общем, что бы это ни было, сознание эта штука ему расширяла о-го-го! Помнишь, какие он заковыристые стихи выдавал?

– Я подозревал, что он не просто бухает. У него часто глаза были чёрные. Весь глаз – один зрачок. И смотрит насквозь, как будто тебя нет, аж страшно становилось. И что дальше?

– Он вдруг после нашей весенней поездки на фестиваль в столицу всё бросил – и квасить, и кислоту жрать, и травку курить. Сигареты только смолял по-прежнему. Мы после этого два раза ездили по Волге и здесь по области, это последние наши поездки оказались, – он прямо стал образцом порядка и поведения. Мы иной раз пиво пьем, а он сидит рядом, молчит и курит. Вот тогда он «девочку на асфальте» написал и «открытую дверь».

– Но вы же не по поводу его личного сухого закона поцапались? Это вообще было бы смешно.

– Нет, конечно. Тогда на берегу Вуоксы Витька мне сказал, что увидел своё будущее. И моё. И что он вообще всё в жизни понял, во всём вдруг разобрался. Я его обсмеял, конечно. Сказал, чтобы он поменьше водки хавал, чтоб не чудилось всякое.

– А он что?

– Говорит – всё правда, не вру. Сказал, будто узнал кое-что про себя, потому дрянь всякую жрать бросил. Честно, говорит, всё у меня определилось. Сегодня в последний раз, дескать, водку с вами пью. Ещё что-то индуистское или буддистское, я не разбираюсь в этом, но о том же, про уровень сознания и энергию космоса. Если бы я мог тогда предположить, что он про себя говорит: «в последний раз»! Как будто не просто совпало, будто он действительно знал, – мне всегда было страшно об этом даже подумать. Ломай голову, как хочешь, всё равно никогда правды не узнать.

– И чего тогда было цапаться? С чего? Витька всегда оригинальничал. Ну и в тот раз – опять. Неужели ты не привык за много лет?

– Конечно привык. Но он тогда ещё кое-что взялся прогнозировать. И угадал же, чёрт! Сколько раз я об этом думал! Ну не мог он тогда про это знать!

– Про что?

– Про Таню, что её не станет, про её раннюю смерть. Как он предвидел? Всё равно, сказал, эта любовь с Таней у вас не затянется, не подходите вы друг другу. Не выдержит, дескать, она. Другие женщины у тебя будут. Потому что иначе ты не сможешь. Я его послал, конечно. Я сильно был в Таню влюблён, просто до одури. Ты знаешь, как это бывает. А тут Витёк со своими дурацкими прогнозами.

– Понятно. Вы же пьяные были.

– Да это не просто по пьяни. Он дальше не остановился. Сказал: тебе надо найти балканскую девушку черноглазую, ты её узнаешь, она своеобразно красивая девушка, такие нечасто встречаются. Она поможет тебе оставаться молодым и здоровым. Вы друг другу нужны, вы друг друга спасёте. У Тани, говорит, на тебя сил не хватит, потому что она не такая, как ты, блондинка к тому же, про энергию опять что-то говорил, я не дослушал. Молодые мы были, я думал примитивно, однобоко. Вот мне тогда по пьяни моча в голову ударила: блондинка – это ругательство, типа Таня – глупая, издевается дружок надо мною.