Максим Удинский - «Дром» у дороги. Будни одной компании

Максимилла теперь была без куртки.

– Это детские воспоминания, – серьезно сказала она. – Одно из первых.

Стаханов хотел задать новый вопрос, но Максимилла жестом пригласила его сесть на диван. Сама она села в кресло.

– Давайте начнем без длинных вступлений, – сказала она. – Вы курите?

– Нет, а вы? – Стаханов намерено соврал и постарался сохранить непринужденный тон. Он терпеть не мог официальной манеры.

– Смотря с кем и смотря, в каких условиях, – Максимилла закинула ногу за ногу и достала тонкую пачку сигарет. Рука Стаханова невольно дернулась к карману, где лежала зажигалка. Она это заметила.

– Не волнуйтесь, у меня есть, – сказала Максимилла.

Стаханов во второй раз почувствовал себя не в своей тарелке. На такой простой вещи провалился как пацан, на собственной маленькой лжи. Что-то со мной не то, беспокойно подумал Стаханов, похоже, я ее немного боюсь. Последний раз он ощущал такую подсознательную робость еще старшеклассником, перед девушкой, которая ему очень нравилась, но он настолько был робок тогда, что, даже говоря ей «привет» не мог смотреть ей в глаза.

Нет, это не день неудачный, это что-то не то со мной, подумал он.

Максимилла выпустила тонкую струю дыма и заговорила, взгляд ее смотрел на Стаханова в упор, свои слова она как бы читала с его лица, не отвлекаясь ни на что другое:

– Он позвал меня в один из осенних вечеров. Помню, тогда было очень холодно – отопление не работало, он стоял у открытого окна, а брызги ливня обдавали его с ног до головы. Худая спина, закатанные рукава, волосы, облепившие мокрое лицо. Ему было плохо, как никогда. Он больше не хотел одиночества, просто не мог его больше вынести, поэтому и позвал меня. Раньше, до этого, мы с ним только говорили через тьму, о самых разных вещах, о звездах и цветах, о преступниках и сельском хозяйстве, о греках и о сенаторах. Я засыпала, когда он засыпал, я просыпалась, когда чувствовала, что он тоже проснулся. И все дни я ждала ночи, чтобы говорить с ним через мрак. Мне было плохо без его голоса, я ненавидела отца, презирала деда, мой муж, жестокий и ничтожный выскочка, не разделил со мной ложе ни разу, так как предпочитал сенаторских жен и молодых мальчиков, мне было горько от осознания того, какая родня мне досталась. Пока была жива моя мать, я находила утешение в разговорах с ней, она говорила мне о лучшем мире, о счастье, которое можно обрести страданиями. Я слушала ее и думала о своем. Да, у меня было все, что может пожелать девушка из моего рода, штат прислуги, омовения в серебряных ваннах, натирание дорогими благовониями и аркадским оливковым маслом, я даже могла ездить на лошадях личной конюшни принцепса, но пустота в душе оставалась.

Отец нашел мне мужа. Мои мать и бабка уговаривали меня, что это хорошее решение, что так будет лучше для всех. Этот Максенций, был тогда уже влиятельным человеком при моем отце, сражался с ним плечом к плечу в Сирии и Месопотамии. Он хотел стать августом, ему всегда было мало денег и власти. Когда мой отец умер, подкупленные сенаторы провозгласили Максенция августом. К моему счастью его убили очень скоро другие претенденты на титул.

Ужасное время, было чересчур много крови, слез, ненависти, солдатни, нищих и разбойников, голода и трупов в придорожных канавах. Очередной август убил мою мать и бабку, я осталась одна на глухой вилле, один на один с мыслями и с ним. Только разговоры ночью с ним меня спасали от безумия. Я рассказывала как мне плохо. Он жалел меня, говорил успокаивающие вещи и никогда не жаловался. До того момента. Той ночью я услышала его даже не положив голову на ложе, он был на грани. Я не стала медлить и решила бросить все и прийти к нему. Мне нечего было терять, со дня на день ко мне бы нагрянули убийцы.

Стаханов не шевелился и не говорил ни слова. Максимилла отвела взгляд и сказала:

– Хотите увидеть еще кое-что из этого? – она указала на рисунок на стене. – Идите за мной.

Они поднялись по лестнице на второй этаж. Миновали короткий коридор и вошли в пустую комнату с одним узким окном. На полу валялись некие свертки и бруски непонятного материала. Окрашенные в белое стены оказались сплошь зарисованы мелкими неумелыми рисунками, причем все они шли группами.

– Ваша работа, – полуутвердительно сказал Стаханов.

– Нужно было куда-то деть старые воспоминания, а этот способ работал.

– Что это? – Стаханов указал на толпу человечков центре. Один из них как-бы обращался к другим с речью. Рядом нескольких человечков били палками и тащили куда-то за руки и ноги. Перед непонятной глыбой на коленях стояли несколько человечков, над ними нависали старательно выведенные человечки с короткими мечами и палками.

– То, что я видела.

Стаханов перешел дальше. Следующую группу составляли человечки, полулежащие на ложах, посреди стоял стол с блюдами и кубками.

– Пир? – спросил Стаханов.

– Застолье, на котором мой отец объявил о моей помолвке с Максенцием. Грубые вояки-полуварвары и провинциальная ничтожная знать – он любил такие компании, ведь сам был из крестьян. В моей крови тоже осталась часть грубой крови…

– Максимилла, – прервал ее Стаханов. – Это все конечно очень интересно, но я хотел бы поговорить о Гончаре.

– Вы уверены? – на ее лице опять появилась загадочная полуулыбка.

– Еще как. Иначе, зачем я висел на воротах?

– Дом вы не получите, – резко отрезала она.

Стаханов опешил от такого резкого поворота в беседе. Единственное, что он выдавил из себя, было:

– Как?

– По крайней мере, я уверена в этом.

– А завещание? Как насчет него?

– Оно будет оглашено только через две недели. Это его пожелание. И вообще, Стаханов, зачем вам этот дом? Вы ведь его сразу продадите, как вы говорите «с потрохами». А его работы? Или вы собираетесь их коллекционировать? Сдадите в музей? Нет, вы их распродадите по дешевке, а что не получится – распихаете знакомым, а, в крайнем случае, свалите в сарае. Ведь так? – Максимилла сделала шаг вперед, Стаханов непроизвольно отступил к окну. – Вы ведь не знали этого человека, – продолжала она. – Вы даже не имеете понятия о том, что он делал. Разве я ошибаюсь?

– Знаете, – тихо сказал Стаханов. – У вас, наверное, настроение испортилось, я лучше пойду.

– Стоп, – Максимилла сделала успокаивающий жест. – У меня для вас есть одно письмо.

– Какое еще письмо?

– Он просил передать его, если сюда придет его племянник.

Они спустились в гостиную. Стаханов принял из рук Максимиллы обыкновенный конверт, без какой либо подписи. Стаханов театрально взвесил его в руке.

– Спасибо за разговор Максимилла, – кивнул Стаханов. – Боюсь, что мы не подходим, друг другу характерами, но все равно было приятно пообщаться.