Повелитель Красная Дама - 232 [СИ]

— Да, — сказала Мирра и, поднырнув под руку Кнарка-младшего, оказалась прямо перед портретом, став живым щитом на пути к его разрушению. — Это так.

— Тогда в чем дело? — полковник надвинулся на Мирру, как гора, так, что она почувствовала на лице его горячее мятное дыхание. — Захотелось соригинальничать, попротиворечить тайной службе? Бросьте, вы не маленькая девочка, надо уметь подчиняться власти. Человек — точка пересечения общественных отношений, он должен вести себя так, как этого требуют от него прошлое, которое его сформировало, и настоящее, в котором он трепыхается. Зачем строить из себя особу, про которую наши секретные файлы лгут?

— Я не строю, — сказала Мирра, отворачиваясь головой от Конкидо и прижимаясь к холсту и стене за холстом. — Пустите!

— А что вы мне сделаете? — спросил полковник и дунул ей в волосы. — Хотите, я сейчас укушу вас за мочку уха? А как насчет поцелуя? Или мне разорвать на вас футболку, и пусть мои недоумки видят, чем наградил вас господь? Не думайте, что я превышаю полномочия, у моих полномочий пределов нет. Вы все считаете себя бунтарями, нонконформистами, борцами и героями, но из моих секретных файлов вытекает, что это отнюдь не так. Ваши привычки и ваши жесты, все ваши чувства и мысли, что мы фиксируем — из них вытекают смирение и покорность, не более того. Про тайную службу думают, будто она ломает, но это, признаться, вздор. Мы всего лишь сокрушаем ложное и вытаскиваем на свет божий истинное — то, что записано в наших файлах, то, что и есть вы. Хотите, я покажу вам вас, милочка? Хотите, я сделаю так, что вы будете честны сама с собой?

— Нет, — сказала Мирра чуть слышно. — Не хочу.

— Почему же тогда вы сказали не то, что должны были сказать? — полюбопытствовал Конкидо и дунул в волосы Мирры еще раз. — Почему вы делаете то, чего не желаете делать? Можете не лгать, я вижу вас насквозь. Ага! Вы сами не знаете, почему? Да, все сложнее, чем я думал. Несомненно, здесь влияние вашего мужа. Что ж, ничем не могу помочь. Ничем, абсолютно.

С этими словами полковник вдруг отступил от Мирры, и та, освобожденная, облегченно вздохнула.

— Штрипке! — сказал Конкидо. — Есть у нас на нее что-нибудь? Как она относится к гурабской династии?

— Никак, господин полковник, — отозвался Штрипке, который, пока начальник беседовал с Миррой, стоял навытяжку. — Но… это ведь не преступление?

— Нет, — сказал Конкидо. — И не порок. Преступлением не является даже то, что эта женщина расстроила меня. И я даже не стану ее наказывать, хотя мог бы. Просто не хочу видеть. Заприте ее куда-нибудь, ребята. С глаз долой, из сердца вон. А с капитаном я начну ровно с того, на чем с ней закончил.

Конкидо не шутил, и подчиненные поняли это сразу. Поступок Мирры Глефод озадачил его, выбил из колеи. Как и положено начальнику тайной службы, он не видел в нем ничего, кроме смутьянства, однако источник непокорности впервые был ему непонятен. Ничто из того, что составляло эту женщину, не подразумевало противоречия, не обличало в ней человека, способного защищать ненавидимое. Он знал о ней все, но мозаика не складывалась в целое. Не было ли у капитана такой же, не зависящей от него причины, чтобы идти против Освободительной армии и нарушать идиллию всеобщего предательства? Что, если…

Нет, отогнал Конкидо шальную мысль. Это просто абсурд, такого не бывает. Почему же тогда Глефод-младший — неудачник, ничтожество? Разве жизнь не устроена логично и правильно? Разве не расставляет она всех по своим местам? Ведь если Глефод — человек в действительности храбрый, сильный и верный Гурабу, почему он тогда не занимает высокий пост, почему он не изменник, как сам Конкидо?

Полковник размышлял, а Мирру Глефод тем временем заперли в ванной. Хотя словами Конкидо умел выжимать соки не хуже, чем пыточный пресс, у нее все же остались силы искусать братьев Кнарк, пяткой расквасить нос Штрипке, а Претцелю, слишком распустившему руки, отбить хозяйство. Более того: едва дверь захлопнулась, и Кнарк-младший с облегчением щелкнул задвижкой, как из ванной раздался поток таких проклятий, какие никак нельзя было ожидать от женщины, еще недавно раздавленной и униженной величием тайной службы. Ругательства эти никак не вытекали из совокупности фактов, составлявших Мирру Глефод, и Конкидо, веривший в свои секретные файлы, притворился, что их не слышит. Он вытерпел упреки в скотоложестве, инцесте и мальчиколюбии, пропустил мимо ушей характеристики выгребной ямы, в которой был зачат, и непристойный намек на отношения матери с ослами, конями и хряками. Когда личные претензии истощились, и Мирра коснулась тайной службы, полковник распорядился заткнуть щель под дверью полотенцем — не столько для того, чтобы не слышать самому, сколько из заботы о лояльности подчиненных.

Разлегшись на диване, где Мирра днем ранее выслушивала сентенции Глефода, Конкидо закрыл глаза и несколько раз глубоко вздохнул. И почему все не могут быть такими же хорошими предателями, как он? Ну разве Освободительная армия не стоит любви, не является лучшей альтернативой старому Гурабу? Как и всегда, это борьба хорошего и плохого, поэтому выбор сделать легко и просто. И все же следует признать — есть люди упорные и глупые, люди, что не умеют выбирать правильно, и именно таков Аарван Глефод. Из того, что знал о нем полковник, Глефод столько раз делал неверный выбор, что из хороших альтернатив могла бы сложиться целая жизнь — и несравнимо лучшая. Застань его Конкидо дома пораньше, он предложил бы ему такую жизнь в награду за отказ от своего замысла. Теперь же полковник ничего не желал ему предлагать. Отстояв ненавистный портрет, Мирра лишила Глефода шансов на примирение.

Все складывалось хуже некуда, все шло к тому, что капитан, если не отступит, умрет смертью изменника от руки того, кто сам предал старый Гураб. Если же признать, что в мире существует некая сила, желающая уберечь Глефода, ее не слишком-то волновало, что тем самым она сохраняет его для куда более страшной и бессмысленной гибели. Впитывая память из мертвой руки, леди Томлейя чувствовала эту силу и отчасти понимала ее природу. Мнемопат и писатель, она видела роль Конкидо в истории капитана и стремилась из разницы их мировозрений высечь искру, способную воспламенить сердца.

Ее надежды оправдались: обреченные столкнуться, полковник и капитан ударились друг о друга так, как этого требовал ее писательский метод.

Глефод вернулся домой, уверенный, что сборы будут недолги. Сейчас он возьмет винтовку, отправится на площадь, а с площади выступит в поход… Но вместо привычного голоса жены он, закрыв за собой дверь, услышал лишь равнодушное «Пришел? Поди сюда», сказанное поразительно знакомым голосом. Голос этот Глефод помнил еще со службы в Двенадцатом пехотном полку, и принадлежал он лейтенанту тайной службы Конкидо, молодому проверяющему, уполномоченному вести экзамены по лояльности.