Франсуа Делоне - Нельзя оставаться людьми

Даута сел, взял бокал в руки и улыбнулся чему-то своему.

— Потому что природа уже создала такой эликсир. В природе есть животные, способные омолаживать свое тело. Это явление называется неотения. Есть настоящие долгожители! Но человека природа не наделила этим свойством. Вам не обидно за это?! Крыльев она нам тоже не дала, но ведь летать мы научились. Глядя на птиц, можно верить, что и для человека тоже полет возможен, надо только овладеть законом полета. И глядя на вечномолодые организмы, также можно надеяться, что в природе есть закон омоложения — надо только им овладеть.

— Хорошо. Существует неотения, — заключил главный. — Дальше. Почему Вы полагаете, что никто лекарства от старости не создает? А как же медицина? Как же государство, которое дает гранты ученым?

— Нет. Гранты просто проедаются. Ничего не создается, только делается вид. Ученые конкурируют, а не объединяются. Задача же слишком сложна, чтобы решить ее в одиночку — до сих пор ее не решили. Поэтому тут и нужно государственное влияние. А медицина старость не лечит вообще. Процесс старения для медицины не является болезнью.

— Допустим, что так, — сказал главный пиарщик. — И последнее. Зачем людям нужен эликсир молодости? Сейчас мы вполне выживаем без него.

— Это вопрос от имени культуры. Да, мы привыкли так жить. Рождаться, жить и умирать. И наша культура не желает изменений. Сейчас я все покажу на пальцах, — ответил Даута и устремил взгляд на входящих девушек.

Девушки подходили, смело глядя на мужчин. На лицах играют загадочные улыбки. Белые полотенца обернуты вокруг бедер, наподобие платьев. Они промурлыкали гостям приветствие, взяли себе плетеные кресла и, выбирая места где утвердиться, принялись рассаживаться, бросая взгляды то на широкие плечи Лурасеева и его бородку, то на синие глаза Дауты.

Дождавшись, когда все рассядутся, Даута обратился к девушкам:

— Девушки, вам нравится романс «Не для меня придет весна»?

— Нравится, — уверенно ответила желтая. Она поиграла спиной из стороны в сторону, как бы танцуя и с чувством, грустно запела, вытягивая слегка подбородок вперед:

— Не для тебя приде-о-о-от весна, не для тебя Дон разольё-о-отся…

Другие девушки азартно подхватили:

— И сердце девичье забьё-о-отся с восторгом чувств не для тебя.

Даута поднял руки вверх, как бы сдаваясь и успокаивая этот хор:

— Спасибо-спасибо. Да, эта песня.

Девушки, рассмеявшись, перестали петь. Лурасеев и Эдуард подхихикнули и переглянулись. Рыбак рыбака видит издалека.

— А вот второй вопрос, — продолжил Даута. — Вам нравится, что человеческое тело стареет? Можете представить свое тело через сорок лет?

На милых молоденьких личиках отразилось капризное выражение. Носики сморщились, на гладких лобиках прорезались морщинки.

— Не, — плаксиво сказала синяя. — Давайте не будем про это говорить.

Другие передернули плечиками и промолчали.

— То есть, — заключил Даута, — молодость?! Вы хотите оставаться молодыми. — Он повернулся к хозяину особняка, моложавому, но уже видно, что возраст начинает брать свое. — Все хотят оставаться молодыми. Все люди! Хотят оставаться молодыми, не хотят стареть и умирать, но обожают песни про смерть. С одной стороны — героизация смерти, с другой — желание жить.

На веранде воцарилась тишина. Слышно стало, как шевелится навес, как тихо шуршит ветер в кронах деревьев.

— Я отвечаю на Ваш вопрос, — сказал Даута, нарушая эту тишину. — Нам нужен эликсир молодости, потому что мы его хотим. Просто напросто — хотим. И этого аргумента достаточно. Но нам мешает его хотеть наша культура. Она убеждает нас, что эликсир нам не нужен. Мы занимаемся чем угодно, но только не изобретаем эликсир молодости. Мы уговариваем себя, что желать вечной жизни — это недостойно. Мы старательно кривимся на это желание, называя его гипертрофированным инстинктом самосохранения. Мы полагаем, что смерть на войне — это правильный, героический конец жизни. Наконец, мы верим, что в нас уже есть что-то бессмертное — душа.

Как только мы себя ни уговариваем! И перенаселение нас заботит, и любовь к детям, и совершенно немыслимые умопостроения. А всё потому, что мы безумно не хотим стареть и умирать. Но мы занимаемся какими угодно уговорами, но только не уговариваем себя создать этот эликсир. Да.

Девочки устремили взгляды, полные какой-то щенячьей надежды, на хозяина особняка. Тот энергично протер лицо ладонью сверху вниз, на секунду оскалил ровные белые керамические зубы, напрягая лицевые мышцы и сказал, глядя перед собой:

— Девушки, можно мы поговорим без вас?

Креативная группа испарилась с молниеносной готовностью, без слов. Когда они ушли, главный в сердцах произнес:

— Значит, еще и менять культуру?! Сочинять песни, снимать фильмы?! Еще и система образования?! У вас денег не хватит, Владимир Николаевич! А знаете, сколько это займет времени?

— Культуру менять не надо. Надо шатнуть окно Овертона, — ответил Даута. — Надо, чтобы государство выделило деньги и взяло под свой контроль решение этой задачи. Надо, чтобы для государства «эликсир молодости» стал первоочередной задачей. Культура поменяется сама. Она, мне кажется, уже морально готова к таким изменениям.

— А последствия?! Это будет не просто культурная революция. Общество тряхнет так, как никогда!

— Волков бояться в лес не ходить, — сказал Даута.

— Так может не надо нам в тот лес? — спросил главный.

— Надо. Если будем жить, как сейчас, то человечество вымрет. Ничто не вечно. Кончатся ресурсы, погаснет солнце. Об этом надо думать уже сегодня, и готовиться.

Хозяин особняка с силой надавил указательным пальцем себе на лоб и в таком положении уставился на Эдика.

— А ты что думаешь?

Эдик сидел, втянув голову в плечи. Он моргнул, покивал и мрачно ответил:

— Мне лично жить нравится.

Порыв ветра словно невидимой рукой провел по верхушкам деревьев. Даута, глядя вдаль, на море, сделал маленький глоток из бокала и только сейчас почувствовал вкус свежевыжатого сока. Лурасеев меланхолично развлекался, качая ногой. Паузу прервал главный пиарщик.

— Интересно, тянет ли это на национальную идею?

— Что? — рассеяно спросил Даута.

— Сейчас у политиков проблема — ищут национальную идею. Точнее, мы ищем. Нужна повышающая риторика, — ответил главный. — Надо про что-нибудь светлое говорить, про возвышенное.

— Странная проблема, — неожиданно отозвался Лурасеев. — Обычно обещают, что накормят всех. Все привыкли — в чем проблема?

— Вот в этом самом, — хмыкнув, сказал главный пиарщик. — В понижающей риторике. Вы слышали про длинные волны в экономике? Хотя, вам это, наверное, неинтересно…

— Интересно, — сказал Лурасеев и принял позу повышенного внимания.