Александр Уваров - Бардо дождя [СИ]

Как ни велика была сила Пса, но почувствовал он, что теряет силы, а шаба…

— Шаба-а!

…не отстаёт.

И подпаливает уже ему шерсть. И вздуваются волдыри на спине.

И надо…

Пёс споткнулся на кочке.

Сбив дыхание, захрипел, давясь слюной.

И, полетев головой вперёд, упал в скрытое травяным ковром бездонное болотное окно.

Высоко брызнул фонтан синей воды, окатив опрометчиво спустившегося вниз человечка.

Шаба взвизгнул, отчаянно замахал отяжелевшими крыльями и, закрытившись, винтом пошёл вниз.

А Пёс, с головой провалившись в болотную бездну, камнем пошёл вниз.

Вниз, вниз.

Так далеко, глубоко так, что, казалось, погружение в топь будет вечным.

И когда уже сделалось темно вокруг, когда померкли рассветные блики на мятущейся поверхности воды, когда желтоватые отсветы на покатых стенах болотной впадины ушли куда-то вверх и превратились в едва различимые во взбаламученной смерчевой круговерти огоньки, тогда лишь Пёс достиг затянутого илом дна.

И, собрав все силы, оттолкнулся от дна ногами.

Ускоряя ход, царапнул когтями по грунту склона.

Вылетел с шумным плеском, освобождаясь из плена водного окна, и, распластавшись по заколыхавшейся трясине, подполз к барахтающемуся в жиже человечку.

Шаба отчаянно забил крыльями, пытаясь взлететь.

Комья грязи полетели во все стороны. Услышал Пёс огневое шипение и увидел, как от кожи человечка отходит густой, удушливый пар.

Пёс, взвыв, вцепился когтями в морду завизжавшему человечку и, навалившись всей мощной, стальными мышцами наполненной плотью своей, вдавил шаба в трясину.

И держал там его долго. До тех пор, пока не перестал человечек биться. И ещё немного подержал после этого, для верности.

И только потом почувствовал боль.

Ныла опалённая шаба спина. И ещё саднили волдыри на ладонях и груди.

Кожа человечка жгла огнём. Но, по счастью, стала уже остывать.

Пёс лизнул ладонь.

Отпустив сдохшего, перевернулся на спину.

И проворчал недовольно:

— Ша-е! Ма-ака!

Из низких туч колкими крупинками посыпался чёрный пепел.

Галинер, доверенное лицо капитана Чегоди, сегодня экстренно заказал билет Москва — Берлин.

В дальнейшем, по нашим сведениям, он планирует выехать в Вену.

Однако данным службы трейсинга отели ни в Берлине, ни в Вене не заказаны, что позволяет предположить преднамеренно запутывание маршрута и сокрытие конечной цели поездки.

Вероятно, Галинер в качестве уполномоченного агента примет участие в переговорах с г-ном М. Маркиным (представителем знатного рода землевладельцев), который обладает небесспорными имущественными правами на интересующий капитана Чегоди объект.

Можно с уверенностью сказать, что давление с помощью некрона оказалось весьма эффективным….»

Вечернее чаепитие затянулось.

Опустел заварочный чайник, и пришлось, промыв, заполнять его новой порцией крепкого чая «смеси № 36».

Будто и не воскресный вечер был (поздний, к тому же), и не понедельник завтра с неизбежным началом новой рабочей недели, и надо будет вставать аккурат к половине седьмого, чтобы успеть приготовить завтрак, и Митю вовремя разбудить, и самим собраться, и ещё…

Да ладно уж, бог с этим всем!

Так приятно сидеть на кухне в половине двенадцатого (почти уже ночи), и говорить, говорить…

Обо всём подряд, обо всём сразу, о всех значимых, не очень значимых и даже совсем незначительных событиях жизни своей, родственников и друзей (вот только не о жизни соседей! нет, нехорошо это — за стенку заглядывать! не будем о них, не будем…)

А ещё — о планах. Да, о планах.

Их столько накопилось. Давно пора купить, наконец, холодильник.

А то подаренный свекровью холодильник…

— Старый «ЗиЛ», и рычит как машина, — заметила Катя. — Заснуть невозможно…

— Но ведь засыпаешь же! — возразил Сергей.

— Привыкла уже, — парировала супруга. — Не от хорошей жизни… Экономили на холодильнике… А ему, между прочим, сто лет в обед.

— Не больше десяти, — осторожно гнул свою линию муж. — В детстве, помню, другой стоял… Маленький такой, и дверца с ручкой была, и защёлкой такой. И морозилки не было! А этот — красавец. Ревёт, да… Зато слышно как работает!

— Я спать хочу спокойно…

Катя посмотрела как бы между прочим на висевшие возле кухонного шкафа часы.

— …А не трактор этот слушать. Вот Милонины купили…

Сергей поморщился, будто от кислого.

С полминуты длилось молчание.

— Завтра после работы за молоком надо зайти, — сказал Сергей. — Кончается так быстро…

— Купи побольше, — отозвалась Катя. — Кашу сварю. Митя любит молочную. Странно, в саду никто манную кашу не любит, а его — не оторвать. Воспитательница не нарадуется. Конечно, с вареньем там не дадут…

— Малиновым? — оживился Сергей.

— Малиновое — на зиму, — ответила супруга. — Обойдёшься вишнёвым пока… Серёж, а может, на дачу съездим? Ну, к твоим родителям. Они нас приглашали, а мы всё никак…

Сергей призадумался ненадолго.

— Там, наверное, траву косить надо. А я косу править не умею…

— Съездим, Серёж! — надавила слегка супруга.

Из детской послышалось тихое хныканье.

— Опять Баба Яга приснилась! Начитался сказок на ночь! — и Катя, отодвинув чашку, вскочила и, стараясь не слишком сильно шлёпать тапочками по линолеуму, побежала к сыну.

— Поехать-то можно, — продолжал рассуждать Сергей. — Но это же на электричке два часа, в духоте такой…

Ночной мотылёк влетел через открытую форточку и запрыгал, заметался у лампы — и тень его, большая, крылатая, затанцевала на стене.

Качнулась лампа от потянувшего со двора ночного сквозняка, тень прыгнула на потолок, и снова перелетела на стену.

«Представляешь, — сказал шёпотом возвратившаяся жена, — ему приснилось, что папа стал волком, загрыз Кощея, а теперь папе больно. Еле успокоила…»

Захмелев, император стал весел и беззаботен, много шутил (но ни одной шутки Кузьма не понял, ибо касались они каких-то знакомых императора, о которых Кузьма не имел ни малейшего представления, и каких-то общих развлечений с этими знакомыми, о чём Кузьме так же было ничего не известно, и даже не известно, какого именно рода были эти развлечения) и часто хлопал новообретённого приятеля по спине (отчего спина стала чувствительно побаливать, так что Кузьма на всякий случай отодвинулся подальше от разошедшегося не в меру правителя).

— Она и припустилась бежать! — закончил Калигула какую-то очень забавную (по его мнению история) и расхохотался так заливисто, что Кузьма невольно начал подхихикивать в ответ.