Александр Уваров - Бардо дождя [СИ]

— Не помню, — признался Тимофей. — Я в истории не силён. Да и не преподавали её нам. Учителя всё время менялись… Только устный счёт освоили. А там виртуальный учебник загрузили в память, на том всё закончилось. Файлов по истории там не было. Так мы…

Паук, сорвавшись в раковину, затопал и загремел, двигая тарелки.

— …живём в том веке? Двадцатом? В Семидесятые годы? И тебе всё там знакомо?

— Всё, — подтвердила Катарина. — Мы с тобой и там муж и жена. И мы не одни. У нас есть…

Она замолчала, прислушиваясь к шуму.

— Всё — таки надо было ту щель заделать. Пауки её расширили и лезут к нам. Они такие огромные! Я их боюсь!

— Весна затянулась, снег поздно сошёл. Холод чувствуют, — сказал Сергей. — У нас тепло…

Зевнул.

— Спи, Кати… Обычный ночной…

Закрывая глаза:

— …путаный, сказочный, неправильный… Сон такой, бывает… Мне вот приснилось, что на площадке глайдеров приземлился большой оранжевый шар… И мы с тобой… Нет, ну откуда ты можешь знать, что там было, в том веке?

— Я не знаю, — призналась Катарина. — Ниоткуда и не знаю. Это всё неправда. Тогда вода была другой, воздух другой, другие люди… Носили странную одежду! Может, погуляем завтра, Тима? Тебе на уборку площадки только послезавтра. А завтра пойдём в город? Скучно здесь… И духота всё время, домишки скучены, воздух в проулке не движется!

— Дём… — согласился Тимофей, уже почти провалившись в сон. — ём… улять… хр-р…

Катарина очень тихо, одним лишь движением губ произнесла:

-..ещё там пьют молоко… Как удалось его получить? Дорогое… Мы, наверное, очень богаты там, в двадцатом…

Глаза её закрылись.

Она увидела темноту, в которой прыгали и мерцали редкие синие и тёмно-малиновые искры.

Катарина протянула руки навстречу весёлым искрам.

И тоже стала засыпать.

Город начался неожиданно.

Из чёрной земли выросли ослепительно-белые, будто из искрящегося снега вылепленные дома с тёмно-синими, декабрьскими глазницами окон.

Ветер носил белую пыль по пустынным улицам.

Никто из жителей не вышел встречать Пса.

Город был пуст.

Между снежных громад дули ветры, но дыхание их вовсе не было ледяным. Город был снежен только на вид.

От земли исходил удушливый, печной жар. От стен — ледяноё холод. Смешиваясь, воздушные потоки образовывали странную, слоистую ветровую реку, где ледяные течения в мгновение ока сменялись огненно-горячими, и в целом воздух города выжимал тело, выдавливал и сушил его соки, и движение его рождало то мгновенную дрожь, то мгновенную же тяжёлую испарину.

Но Пёс был ещё полон сил. Кажется, и сгинувший в болоте шаба отдал ему перед смертью часть своего огня. А болота — часть холода из непрогретых своих глубин.

Потому двигался Пёс быстро, не сбавляя шаг, и пересекал город по неведомому ему, но безошибочно выбранному маршруту.

На перекрёстках улиц в смерче крутился чёрный пепел.

В центре города накалённой жаровней лежала широкая площадь, окружённая со всех сторон особенно высокими домами с островерхими, алой плиткой украшенными крышами.

Камни площади жгли ему пятки, потому пробежал её Пёс на четвереньках (хоть прежде так не передвигался никогда, разве что переползал изредка, и то — на небольшие расстояния).

И, перебежав, скрылся от разошедшегося жара в одном из домов.

Здесь, за оградой ледяных стен, решил он дождаться ночи.

Отчего-то показалось Псу (то есть, не то, чтобы показалось… он так и не научился ловить свои мысли за хвост и составлять из них связные думы… прыгалки мысли, обрывки фраз, то понятные, то полупонятные, то вовсе непонятные — по прежнему хаотично и бессвязно), будто ночью легче станет.

Точнее, такой вот смутный образ мелькнул в голове его — ночь и остывшая жаровня.

И ладони хотелось приложить к стене, и держать их, прислонёнными к белому камню, долго и долго.

Пока кожу не начнут щупать зимние иглы.

Пёс заснул в холодном доме.

А когда проснулся — была уже ночь.

Глубокая ночь.

Он привстал с пола, где и спал всё это время, и замер, длинными пальцами вцепившись в пол.

Вокруг был светло.

Белые стены распространяли неяркое, но отчетливо видимое в полумраке внутренних помещений бледно-фосфорическое сияние.

И увидел Пёс, как в толще каменных (или обманчиво-каменных) светящихся стен неведомо каким образом перемещаются стремительно, пружинными бросками прыгают диковинные многоцветные змеи с выпуклыми, по-стрекозьи фасеточными глазами.

И услышал Пёс шипение, сменившееся тонким свистом.

А ещё увидел широкую спираль лестницы, уходившей от входной площадки — вверх.

Быть может, к самой крыше дома.

А там вверху, проникнув, должно быть, сквозь отверстия окон, прыгали жёлто-багровые отсветы дальнего пламени.

То был огненный свет, долетевший от Земли Пожаров.

Был близок конец пути. Не то, чтобы совсем близок, но… Уже виден!

Днём отблеск белых стен перекрывал свет горизонтной полосы огня.

Теперь же, в ночной темноте, отчётливо виден был свет Земли Пожаров.

И надо было лишь…

— Ра-у! — довольно зевнул Пёс, широко открыв пасть и высунув закрученный в трубочку кончик языка.

…подняться наверх. Туда, на самую крышу.

Определить направление.

И пойти. Быстро, быстро.

Так быстро, как умеет ходить только Пёс.

Иные псы так быстро не бегают, как этот Пёс ходит!

В сторону огня, в пылающий край.

Пора…

Пёс встал, выпрямил затёкшую от долгого лежания спину.

И, первым же броском разом одолев шесть широких ступеней, побежал — вверх.

Путь был долог. Так долог, что Пёс, устав от подъёма, дважды останавливался для отдыха.

И смотрел на кривляющихся в толще стен змей.

И смотрел на расходящиеся лучами от лестничных площадок ряды арочных галерей, уходящих в бесконечную глубину дома.

На двадцать шестом пролёте галереи исчезли и остались лишь гладкие стены, в расположении которых явно заметен стал увеличивающийся с подъёмом наклон.

На тридцать втором пролёте стены стали заметно сближаться, пролёты укоротились, и ступеньки из широких и длинных стали короткими и крутыми.

После очередного поворота вдоль изломанной в неровном изгибе стены, выше одолённой уже на хриплой отдышке каменной площадки — открылась вдруг, подсвеченная тревожным огнём, величественная твердь гигантского хрустального купола, прозрачной державной шапкой увенчавшего дом.

Красная фигурная плитка лежала на куполе не сплошным покровом (как на многих иных домах в этом городе), и не покровом прерывистым.

Выложена она была лишь по длинному хрустальному краю, не поднимаясь к вершине. Но выложена не просто так, не простою опоясывающей лентой, а сплетена узором, в сложных завитках которого явственно проступали магические знаки и символы, значения которых Пёс, разумеется, не знал (да и откуда было ему знать?), но само присутствие отчётливо различал.