Александр Уваров - Бардо дождя [СИ]

И делал это не потому, что заискивал перед этим странным типом, вовсе нет; об императорах и их давно ушедшей власти он имел самые смутные и отрывистые представления и искренне не понимал, для каких таких целей природа этих самых императоров создала и куда потом убрала; потому подхихикивал он, что от нелепости сложившейся ситуации случилась ним очередная истерика, прошедшая, впрочем, вскоре без особенных последствий.

— Вот дела творились, — сказал Калигула и вытер слёзы, проступившие в уголках глаз. — А под утро дождь пошёл… Да, давно это было. А вот помню всё. Путается часто всё в голове… Но не уходит. Остаётся со мной. Сколько времени я уже скитаюсь, заблудившись в самых разных, удивительных и невероятных мира, а помню отчётливо только тот, первый мир. И первую жизнь. Остальные — какие-то короткие, неполноценные, ненастоящие. Всё ненастоящее, обманчивое… И вино…

Он сделал глоток.

— Да нет, то же, конечно… То же, что и было в тот вечер, когда пришла Друзилла… Вот только не знаю, откуда взялось это чудесное вино: прямиком из кладовых этого мира, или из чулана моей памяти. Но ты ведь ощущаешь его вкус?

Кузьма, призадумавшись, неуверенно кивнул в ответ.

Честно говоря, угощение императора не слишком ему нравилось.

Кузьма, хоть и человек денежный, вкусом был истинный плебей и привычку имел к дешёвым сливовым винам (которые испробовал ещё на исходе далёкого уже детства, заработав первый капитал кражей денег из обменных автоматов подмосковного транспортного терминала), потому тонкий вкус выдержанных виноградных вин вызвал в его сознании устойчивые ассоциации с прокисшим компотом (которым его потчевали суровые воспитательницы в детском приюте усиленного режима).

Но, вежливости ради, Кузьма кивнул.

И награждён был улыбкой императора.

— Да, такое вино пропасть не может! — воскликнул Калигула. — Боги не допустят этого!

«Дурной какой-то! — с раздражением подумал Кузьма. — Богов приплёл… Где он их видел? Нелепый человечишка. Рожа пеплом перемазана, и ещё чем-то… Грязью как будто… Как же выбраться мне отсюда? Знать бы, кто мне всё это устроил, кто подстроил мне подлянку такую — так стёр бы в порошок! Он бы у меня поплясал, попрыгал бы, до потолка бы подлетел!»

Отчего-то опять невпопад, нелепо, вовсе ни к случаю, совсем даже ни к чему, не понятно отчего — привиделась ему опять женщина… с животом, большим животом… асфальт, тёплый день… и крик.

Кого она звала? Что произошло?

Глупость! Глупость! Все давно закончилось, завершилось, прошло, прошло без следа!

Он прав, полиция признала его правоту, суд признал его правоту, а кроме суда и полиции нет ничего, и ничего больше не будет, а будет только он, и ещё будет его правота, которая пребудет…

«Да что со мной?!»

Кузьма качнулся и вытер вспотевший лоб.

«Брежу, что ли? Наслушался этого болвана, и бред в голову всякий лезет… Это чья-то шутка, розыгрыш! Точно говорю, розыгрыш! Меня не похитили, нет… Хотя почему я думаю, что не похитили? Похитили и бросили в лесу. Лес горит и не сгорает. Но этого не может быть. А раз не может быть, то леса нет. И меня нет. Ноя есть… Тогда, сон? Но это не сон, потому что мысли мои текут ровно и отчётливо, я полностью контролирую течение моих мыслей… Или не контролирую? Нет, контролирую! И… Ой…»

Он затряс головой, отгоняя рой разнозвучащих, мятущихся, сталкивающихся друг с другом мыслей и, чтобы поскорей отвлечься от затягивающих его в омут бреда рассуждений, спросил:

— Так ты из Рима? Что-то слышал, вроде… Где это? От Москвы далеко?

— А что такое — Москва? — спросил в свою очередь император. — Сотни лет встречаю гостей, они рассказывают мне о земной жизни разные удивительные вещи, но так невнятно и сбивчиво, что совершенно нельзя понять, какие же события происходят там…

И он кивнул в сторону окна.

— …В общем, где-то там… Совершенно нельзя понять. До сих пор не пойму, отчего это германцы поверили сказкам про воскресающего бога. Разве мало им было своих богов? Один вождь германцев рассказывал мне, что его окунал в воду и это называлось…

Калигула наморщил лоб.

— Забыл! В общем, какой-то голубь… Будто при наших храмах не было голубей. И глупо же думать, будто богам, пусть даже и воскресающим, есть какое-то дело до судеб жалких людей. Боги творят историю народов, царств, определят судьбу правителей, но какое им дело до ремесленников, трактирщиков, погонщиков скота, или…

Он прыснул от смеха.

— Или, подумать только, рабов! Какая нелепость! Этак легат каждому носильщику будет завязки на одежде поправлять! Вот…

Кузьма зевнул, даже не потрудившись прикрыть рот ладонью.

— Где же Москва твоя? — повторил вопрос император.

— Теперь уже — чёрт его знает, где, — как-то неопределённо ответил Кузьма. — От неё ничего уже не осталось. Одни развалины, поля, пустоши, да трассы с ограждением — между кварталами. В полях бродяги, людоеды, неплательщики налогов…

— Дурны ваши правители, — заметил император. — При мне в Риме такого не было! И стражники ваши ленивы. Возможно, ещё и продажны. Допросить бы их да наказать как следует!

— Давно пора, — согласился Кузьма. — Три моих магазина закрыли, а подношение при том взяли, будто дело решено в мою пользу. Гады, друг, истинно гады! А расположена та Москва…

Кузьма задумался, выбирая ориентиры.

— …от Волги на запад, от Чёрного моря на севере. Так, пожалуй.

— На севере? — переспросил император. — В краях Гиперборейских? За Фракией, должно быть. И даже за Скифией. За владениями Борея?

— Бориса, — поправил Кузьма. — Правителя свободных территорий Борис Бук зовут. Только он правит ни черта. И ничего не решает. Сидит где-то в Дубне да указы по вирткому шлёт, так что на каждом экране его рожа вперемешку с рекламой. А толку никакого. Бургомистры и старосты кондоминиумов никакого внимания на него не обращают. Говорят, скоро и налоги правительству переводить откажутся…

— А снег у вас и вправду полгода лежит? — спросил оживившийся (и даже по-мальчишечьи заёрзавший на стуле) Калигула. — И от холода реки замерзают? Я когда учил географию…

— А я ничего не учил! — отрезал Кузьма. — Всего без учёбы добился, природным талантом. Снег у нас и вправду полгода лежит. И реки замерзают. Я в детстве в подвале неделями сидел. Особенно зимой. Бывало, на улицу носа не казал. Чтобы не замёрзнуть. И чтобы эти, стражники, не прихватили.

Император удивлённо вскинул брови.

— А отчего, торговец, стражники должны были тебя схватить? В детстве ты вёл себя дурно?

— Как мог так и вёл! — рассердился Кузьма. — Отец пил беспробудно и помер, едва мне три года исполнилось. Мать пошла… В общем, далеко пошла. К двенадцати годам остался я один на свете. Без семьи и родственников. Из квартиры за неуплату выкинули, вот и скрывался… Таскал, что плохо лежит, конечно. Оттого с законом были проблемы. Тогда ещё, представь себе, закон был! Сейчас за воровство либо сразу убьют на месте, либо — ничего уже не будет, если за руку не поймали. А тогда могли в работный дом отправить, либо в трудовую колонию. А там сироте — не выжить. Кормёжка скудная, бьют больно, а резервов у организма — никаких. Кожа да кости. Вот и прятался по подвалам… Я тогда и решил, что нужно стать богатым. Обязательно стать богатым! Тогда можно будет…