Александр Уваров - Бардо дождя [СИ]

И бросил его на стол.

Потом вздохнул устало, и пошёл к двери.

Калигула смотрел на него с крайним удивлением и некоторой обидой во взоре.

— А я? — спросил император.

Пёс ему не ответил и, пройдя мимо, остановился у порога.

— А я?! — повторил император, повысив голос до крика. — А как же я?! Или ты…

Он посмотрел на растерзанное тело.

— Ты к нему приходил? Но ведь…

Ладонью он провёл по лицу.

— Не может быть! Это же моя обитель, мой мир, мой дом. Может быть, ты не понял? Это я протектор! Я!

Пёс заворчал в ответ и толкнул легонько дверь.

И зажмурился от хлынувшего в дом синими потоками дыма.

— Здесь что-то не так! — закричал в отчаянии Калигула. — Что-то не так сложилось! И не сложилось вовсе! Это мне предназначалось! Мне! Ты, глупый зверь…

Калигула всхлипнул.

Подошёл к Псу.

И похлопал его по спине.

— Не уходи… Нельзя так… А я как же? Я же протектор. Нельзя, нельзя же, милейший мой, вот так поступать: убивать какого-то глупого торговца вместо императора и протектора. Да ещё и уходить потом, будто ничего и не было вовсе! Будто никто и не заходил. Отчего бы мне было не покинуть это место, не отправиться гулять в императорские сады? Не прогуляться бы вечером к загородной вилле? Почему-то я здесь, и более — нигде. Подумай об этом, друг мой, подумай! Это для твоих когтей, уж поверь мне! Это и называется — свобода! Или тебе ведом иной путь к свободе? Так ответь глупцу, расскажи ему о другом пути!

Пёс опустил голову. Помычал в ответ.

Потом повернулся — и сдавил ладонью голову императору.

Калигула всхлипнул. И посмотрел на Пса исподлобья.

Но уже со смешинкой во взоре.

И показал ему язык.

— Давай! — крикнул он. — Давай, Кассий Херея! Сегодня идём в термы!

Пёс потянул голову протектора вверх и легко оторвал её от стебелька-шеи.

Безголовый император, густо и щедро облив себя кровью, рухнул на пол.

Пёс облизал императорскую голову и отбросил её в угол.

И вышел из дома.

Бронзовый копьеносец, что стоял в углу начальственного кабинета, охватив крепко сариссу и массивным телом опираясь на неё, глядел на Чегоди пристально и неотрывно, будто гипнотизируя его сапфировыми кружками глаз.

Купленный на распродаже конфискованного у неплательщиков имущества, копьеносец этот (родом из лавки псевдогреческих древностей двадцать первого века) сразу не понравился Чегоди. Невзлюбил его капитан, и воин платил ему той же монетой, гипнозом своим едва не доводя до обморока каждый раз, как приходилось Чегоди отсиживать положено время в кабинете председателя Комитета воздаяния, благородного господина Михаила Корвина, выслушивая изредка похвалы, но чаще же — тяжкие упрёки и даже оскорбления, на которые благородный господин был чрезвычайно щедр.

Сейчас было время упрёков и обвинений, потому бронзовый, почуяв благоприятный момент, разошёлся пуще прежнего и вовсе уже не стесняясь сверлил острыми сапфирами две дырки в затылке капитана.

«А ведь напрасно на тебя такую прорву денег израсходовали!» — подумал капитан.

Он знал, что бронзовый умеет читать его мысли, оттого специально и преднамеренно думал всякую гадость, стараясь по возможности досадить копьеносцу.

«Я ведь предупреждал, что это подделка. Но кто меня слушает? Кто вообще в наше время слушает умных людей? Тратят деньги на убожество родом из…»

Двадцать первый век он ненавидел. Этот век разорил его предков, и из преуспевающих коммерсантов Чегоди стали мелкими клерками.

Капитан был первый в когда-то знатном, но крайне обедневшим к исходу столетия роду, кто в девятом десятилетии века двадцать второго сумел-таки после долгих лет службы выбиться в большие-пребольшие люди и вытянуть если не всю многочисленную родню, так уж ближайших родственников точно — из прежней, к несчастью привычной и измучившей всех донельзя нищеты.

И не могло быть ничего хорошего в этом ужасном веке, угробившем когда то единые и великие Территории, ныне называемые…

«…двадцать первого века!»

Капитан изогнул шею и глянул тайком на бронзового. Е: му показалось, что копьеносец смутился и даже как-то виновато понурился.

«Чуешь мою правоту и свою вину? То-то же!»

И капитан приободрился.

Самое было время приободриться, ибо голос начальника Комитета зазвучал особенно грозно и воинственно.

— Чегоди, чем занимается наш комитет?! — задал риторический вопрос Корвин, воздев зачем-то руки ввысь жестом впавшего в религиозный экстаз понтифика.

— Решением земельных споров и определением сумм компенсаций владельцам земельных участков, — послушно и чётко отбарабанил Чегоди.

И тут попытался развить тему:

— Запутанная после великой смуты ситуация с определением прав собственности уважаемых дам и господ лендлордов делает нашу работу особенно важной и востребованной обществом, что налагает на нас особую ответственность в деле определения обоснованности и законности прав землевладельцев…

Корвин скривил губы и слегка поводил челюстью, будто пережёвывая невесть как попавший к нему в рот кусок какой-то не слишком вкусной, но совершенно необходимой для питания организма пищи.

Капитан прервал речь и слегка подался вперёд, сложив руки на коленях.

— Очень рад, Чегоди, — снизив голос почти до шёпота, сказал Корвин, — что вы заучиваете наизусть столь обширные фрагменты из моего выступления на годовом собрании руководителей Комитета. Не сомневаюсь в том, что смысл моих слов был и остаётся для вас совершенно ясным и определённым. Тем удивительней ваша активность в деле некоего господина Маркина, с которым вы, капитане, и это доподлинно мне известно, давно уже находитесь в конфликте, и весьма остром конфликте, по поводу отъятия у оного господина Маркина принадлежащих ему земель в Мещёрском краю. Сколько же гектар самочинно изъяли вы у бедного человека?

— Этот бедный человек — миллиардер, — напомнил Чегоди. — Он входит в список нобилей. Он в Золотом списке Шанхайской торговой палаты. И ещё он уже много лет в отъезде. Причиной же поспешного отъезда стала раскрытая нашим Комитетом афера как раз с земельными участками, которые господин Маркин пытался передать китайским партнёрам под строительство скоростной магистрали Пекин — Лондон, не имея между тем на эти самые участки никаких прав…

И капитан попытался было извлечь из нагрудного кармана заранее заготовленную инфокарту с полным досье на Маркина, но руку от кармана убрал, остановленный жестом Корвина.

— Мне и так всё известно, капитан, — сообщил Корвин.

«Кто бы сомневался!» — подумал Чегоди.

— Известно мне и о вашей роли в отмене прав господина Маркина на упомянутые участки, — продолжал Корвин. — И о ваших попытках этими участками завладеть.