Семен Кирсанов - Т. 2. Фантастические поэмы и сказки

Темнеет.
За спиной — Республика.
Шинель у ног.

Комрот молоденький
(три кубика)
глядит
в бинокль.

И в шестикратных
два круга
в деленьях накрест
вплыл курган.

Сначала
туманен и матов,
резче,
и вблизился в круг
рак
в защитных латах,
вытянув
лопасти рук.

Сумерки. Холм извилист…
Из-за пригорка
вылез,
сузив мерцанье линзы,
вытянув черный хобот,
глянув глазами слизней,
стопочервячный
Робот.

— Встааа-вай!..
— К пулеметам!..
(А вы пока
телефонируйте в штаб полка:
у речки Суслонь замечен отряд
бронированных, страшного роста;
ждем приказаний…)

С кургана
подряд
приподымались
количеством до́ ста
вооруженные
до подошв,
лоб
по графам размечен.

Птица упала
с облака в рожь,
в обмороке
кузнечик.

В атаку ли
ринуться?
Ждать?..
Наступать?..
— Прицел одиннадцать!
Це-лик пять!..

Из-за кургана
вполоборота
выходят,
баллонами
плечи сутуля.
Очередь грохота…
Не берет пуля…

Пружиня в рессорах,
пулей не тронуты,
как ящеры
в проволочном лесу,
пошли — гипнотически — двигаясь — роботы,
свинцовые
лапы
держа
на весу.

— Орудия… огонь! —
шарахнулся взвод.
Шепот цепочкой: «Лечь…»
Но и снаряд
отклоняется от
странно мерцающих плеч.

Идут,
расползается газовый запах,
идут
на гусеничном ходу.
Как паровозы на задних лапах,
идут,
несут беду.

Слизисто сиз люизит [6] Люизит — смесь изомеров. Тёмно-коричневая жидкость с резким раздражающим запахом, напоминающим запах герани, отравляющее вещество кожно-нарывного действия. ,
полполя дыханием выжгли.
Маску сжимая, шепчет связист;
— Телефонограмма…
Держитесь…
Вышли…
Сейчас… (захрипел).

Из Бобриков
вылетели,
запрятавши в сталь
дизелей сердца,
из куска монолитного
будто вылитые,
топыря когти
хватательных цапф,
сто самолетов.

Беда!
На морде у Робота рупор,
пулеметного речью
орущий вокруг…
Ложится зарево
на лица трупов,
на крючья хватающих воздух рук.

Вытянув клещи чудесной закалки,
шагают в рост колоколен.
Пунцовые!
В зареве!
Как при Калке!
Как на Куликовом!

Сквозь вихрь
напролом
аэро стремятся,
звезда
под крылом —
комсомольским румянцем.
Самолет
показался,
жужжа мириадами ос,
когти расправил,
полетом
бреющим снизясь,
рванул одного,
схватил на лету
и понес
когтями железными —
Робота
в дымную сизость.

Ночь.
Забилась в кусты перепелка.
И Робот гудит
в железной руке,
как летучая мышь
вися в перепонках
в белизне
осветительных ракет.

А когти аэро
впиваются в латы,
как рука шахматиста
хватает ферзя, —
напрасно!
Идут и идут автоматы,
прожекторным светом
качая глаза.

Их ноги
хрустят
по мертвым и раненым,
уже показались
в горящем лесу,
ворочая тысячевольтными гранями,
свинцовые
лапы
держа
на весу.

Остановилось метро.
Воздушна повисла.
Стали автобусы.
Ни одного пассажира.
Город застыл, полумертв.
И только, вытянув дыма перо,
аэро над городом мчится к сияющей пропасти
и на вокзале
татакает пулемет.

Уже
у магазина Смитса и Верндта
висит афиша:
«Правительство свергнуто.
Исполнительный Комитет».

На площади Мира
четыре трамвая лежат.
Мимо витрины шляп
провели арестованных полицейских.

Ночь пришла.
По звездам
прожекторы тянутся,
и, гильзами выстреленными соря, —
уже! —
занимают радиостанцию
вооруженные слесаря.

Уже ревком
добивает войну
и, дулом лоб кольнув,
уже говорят радисту:
— А ну,
переведи волну.

«Маузера» у monsieur в висках:
— Давай-давай! —
Под надписью «Робот»
распределительная доска,
и тихо ворчит мотора утроба.

Товарищ
в доску ткнул сгоряча, —
monsieur под маузером залихорадило.
— Не мешкать! —
и вниз опущен рычаг,
управляющий Роботами по радио.

И на фронте,
оступившись о траншею,
Робот мотнул
пневматической шеей.
Широкие пальцы
из никеля
скрючились…
и сникли.

Будто кровь
подобралась под угли —
прожектора
потухли.

Заворчав
глухой утробой,
будто заспанный —
стал отваливаться Робот
на спину.

Замолчал на морде рупор,
замотались хоботы,
повалились
к лицам трупов Роботы.

Помутнела линза глаза,
искривились челюсти,
и последний
выдох газа
низом тонко стелется.

Их радиаторы стынут.
И стынут
с подбородками-ямочками винты.
И уже мы стоим
на сияющих спинах,
наворачиваем бинты.

Утро легло
лиловатою тенью,
и солнечный блик
по Роботу — вскользь…
И птица
села ему на антенну,
и суслик
в ухо вполз.

К цветастым клумбам и траве
песочком тропок
приходит с лейкой в голове
садовник Робот.

Доспехом светя,
идет —
быстрорукий,
на травку
летят
распыленные струйки.

Подходят детишки, —
Робот —
добрый —
дает им потрогать
и локоть
и ребра.

По Москве
в большом количестве —
ходят слуги
металлические.

Вот —
метлу держа в ладонях —
с тротуара ровного
пыль сосет
высокий дворник,
весь никелированный.

Железный
полон лоб забот —
пылищу
вытянуть,
на лбу клеймо:
«МОСРОБЗАВОД,
511».

Гуднули машины,
пахнули булочные,
и Робот
другой —
в стекле
управляет
движением уличным,
блестя рукой.

— В Маяковский проезд
проехать как? —
Робот
слов не тратит.
Карта Москвы
на стеклянных руках,
и стрелка снует
по карте.

А вот и столовая.
Зайду, поем
после писания
трудных поэм.

Столы стеклянные стоят.
Блестя щеки полудой,
эмалевый
официант
несет
второе блюдо.

От него
не услышишь:
«Как-с и что-с
сосисочки-сс,
слушаюссь,
уксус-с
нету-с…»

Безмолвный Робот
качает поднос,
уставленный
феерической снедью.

И в мраморе бань,
потеплев постепенно,
Робот исходит
мыльною пеной.

Ноготки
у Робота
острее
лезвий «Ротбарта».

Станьте вплотную —
Робот ручьистый
вытянет
бритвы ногтей,
он вас помоет,
побреет чисто
и не порежет
нигде.