Семен Кирсанов - Т. 2. Фантастические поэмы и сказки

На вредных
фабриках красок
хлопочут
протертые насухо —
Роботы
в светлых касках,
без всяких
и всяческих масок.

Ни гарь,
ни газ,
ни свинцовая пыль
отныне
людей не гробят.
Железной ногою
в шахту вступил
чернорабочий Робот.

В вестибюле театра
у синей гардины
ждет металлический
капельдинер.

Светло-медные дяди
торчат в коридорах,
и на водку
дядям не платят —
человеческий труд —
это слишком дорого
для метлы
и храненья платья.

И куртку мою,
и твою шубку,
когда
в вестибюль мы входим оба,
снимает
и вешает нежно на трубку
вежливый гардеробот.

А ночью,
склоняясь над коляской —
нянька
на тонкой смазке, —
Робот,
задумчив и ласков,
детям
баюкает сказки:

«Жил да был
среди людей —
берень-дерень
Берендей,
бородатый
чародей,
чародатый
бородей».

На нем колотушки
и бубны висят,
а если ребенок
орет —
пластмассовый палец
кладет пососать
с молочного струйкою
в рот!

На перекрестках
гуляющих
тысячи.
Сидит со щетками
Робот —
чистильщик.

— Почисть,
дружище,
да только
почище!

И чистит Робот,
и бархаткой
водит,
и щетку
по глянцу
торопит,
и даже мурлычет
по радио,
вроде:
— Ехал
на ярмарку
Робот…

Если дверь
откроет Робот
вам в семье —
это вас
не покоробит,
вовсе нет.
В дверь
спокойно
проходи-ка,
запах
смол, —
это
домороботиха
моет
пол.

Метлою и бархаткой
шибче шурши нам,
ты моешь,
метешь
и варишь —
живая и добрая
наша машина,
стальной
человечий товарищ!

Ужасная скучная мирная жизнь!
Будничный дачный Версаль.
От былых развлечений
лишь ты одна осталась у меня,
большая глупая «Берта».
Я целые дни торчу в картинной галерее,
где пыльные портреты предков
в буклях пушечного дыма…

На моих блиндированных стенах
развешаны полотна былых сражений.
Помнишь, «Берта»,
как весело бабахала по Парижу?..
Теперь это только батальная живопись.
Я слишком давно
не война.

Вот моя пожарами позолоченная панорама —
на барабане Наполеон.
Застывший бомбардировкой Севастополь,
Сизые холсты
раздетых мародерами тел после битвы.
Импрессионизм фугаса,
пуантелизм пулеметной стрельбы…

А это, «Берта»,
уникум.
Пейзаж в железной раме танков при Амьене.
Очень жизненные лица трупов.
(Англичане: подлинник, есть дата —
18. VIII. 1918.)

Вот — море,
мой любимый жанр.
Ты была еще в проекте, «Берта»,
не помнишь этой японской вышивки шелком.
Это — Цусима
совместной работы адмиралов
Рождественского и Того.
Ах, «Принц Идзуми»!..
Крейсера умирают в небо винтом.
И сладко-больно делает дредноуту
слепой протей торпеды.

А вот это —
я.
Я — в точном смысле слова.
Над дикарским госпиталем абиссинцев
римские бомбы «капропи» [7] Капрони — итальянская самолётостроительная фирма. Основана в 1910 Дж. Б. Капрони. ,
это мои фамильные черты.

Делайте меня,
пишите меня
с ночного налета Таубе,
с первого хлора!

Нарисуйте меня над Мадридом
с гакенкрейцем на желтом крыле.
Да, это я —
хриплый пороховой обжора,
мешки с песком под глазами,
усиков карманный немецкий словарик,
тевтонское крыло орла зачесано на лоб.
Майн Кампф!
Гот унд Тот!
Великолепный портрет с меня.

«Берта»,
приведи в порядок наброски,
спрячь незаконченный этюд
японским штрихом затушеванного Китая,
американскую мазню Филиппин,
со стен долой английский дилетантизм
в ориентальном духе, —
я себя хочу увидеть
портретом во весь мир!
И сейчас же, сейчас,
когда меня миром доконали соседи!
О, соседи, соседи,
они хотят вогнать войну в раскопки,
пустить по рукам историков, археологов!
Они уже оторвали от меня шестую часть!
Смеют еще жить
и рожать!
Так и лезут живые младенчики, пухлые куклы.
Нет житья от живых.
Грудные живые,
живые школьники, двое взрослых живых,
и снова от них
пренеприятный малютка живой!

Смеют
иметь язык, говорить, называться народом!
Я устрою
пышный
на сто миллионов персон
тотальный обед!
Никель приборов, фарфор посуды,
на стерильных салфетках,
и хлебать, выскребывать царапающими ложками
новорозовых с писком!
Морг! —
восково-сизый мир мертвецов
я им дам.
Многообразную, полную смерти жизнь —
горы и каньоны
трупов
хрипящих,
вспоротых,
пропавших без вести.
О, соседи!
Живут, понимаете, живут!
Целые дни здоровы!
Стали даже летать доктора —
до чего доводит марксизм!
Не дают спокойно умереть рабочему от силикоза,
лечат, моют легкие кислородом на горных вершинах,
где должна стоять моя вилла.
Мы их проветрим,
вгоним в раны столбняк.
Скоро подымется
дыма белокурый зверь.
«Берта»,
зови моих огнестрельных арийцев!

Все мои слуги здесь?
И нитрат свинца,
и нитроглицерин,
и бравый, с выправкою взрыва
тринитротолуол.
Здорово, молодцы!
Залежались на складах?
Застоялся в ногах снарядов
гремучий студень?
Чешется в капсулях
нетерпеливая нитроклетчатка?

Добрый день, орлы.
Хочется «юнкерсам» налетаться вволю?
Вольно,
крылатый «Георгий Торпедоносец».
Скоро, скоро
и вы, синьоры,
зажужжите на Восток
тучей занзароне [8] Занзароне — комары анофелес или по-итальянски «занзароне». королевского Воздушного Флота.

А… мои панцирножаберные!
Надводные и подводные.
Ныр, субмарина.
Ход вперед, крейсер.
Я люблю твои глаза улитки
двух башенных орудий,
океанский рыцарь
«Дейчланд».

Так жужжать!
Мои тяжелые насекомые,
рогатые пулеметами жуки,
двойные гусеницы,
сороконожки вездеходов.
Ну как?
Поправились за двадцать лет Версаля?
Прибавили в весе?
Рады стараться?

О, о!
Мы будем лопать Волгу,
жрать сладкий Крым,
намазывать Баку на хлеб Поволжья.
Я — в расцвете
военно-морских-воздушных сил:
твердый прусский дух,
заоблачное зрение прожекторов,
прекрасная нервная система разведки,
звукоулавливателей тонкий, чуткий слух.

Прекрасно! Все в порядке!
Физики и писатели,
химики и философы,
по местам!
Смирно!
Сейчас я буду заключать
торжественные мирные договора,
голубино-пуховые пакты,
скрепленные печатями ратификаций
и рукопожатиями
на хрустально-крахмальных завтраках дипломатов.
Мир, мир и мир!