Юрий Фатнев - Ладья Харона

Величайшему реформатору и гуманисту всех времен и народов генсеку Порче, неустанно думающему, какое бы коленце еще выкинуть, чем бы занять своих граждан, наконец удалось решить эту проблему, как он любил выражаться, бескровными методами. Раньше как было? Мыкались болваны по белому свету, не находя себе дела. То щит свой сдуру приколотят на вратах Царьграда. Ну скажите, кому такое нахальство понравится? То рванут в Тьмутаракань, то хазар раздолбают, то в Сибирь ринутся. А то взяли моду — бунтовать против власти. Всякие емельки и стеньки противоречили крылатому выражению генсека Порчи: «История делается не на площади». И он доказал это, найдя для жителей Болванска достойное занятие. Всего один пример, речь о котором впереди, хотя можно было бы привести их миллионы.

Известный всему миру путешественник Збигнев Галчинский, ну, тот… непревзойденный охотник за человекообразными обезьянами, на Северном полюсе обнаружил очередь. Обладая природной любознательностью и неистощимой жаждой докапываться до сути необычных явлений, он три раза вместе с очередью обошел земной шар и в результате обнаружил другой ее конец — в славном граде Болванске давали крышки для закатывания банок.

Благодаря последовательной и неутомимой реформаторской деятельности генсека Порчи, желавшего приобщить соотечественников к западной культуре, изменился внешний вид содомлян, и болванов в частности.

Раньше гляделись в зеркало, обращая внимание на лицо. Теперь… у каждого болвана иностранная латка на заднице. У каждого времени свое лицо.

За это достижение Порча был удостоен международной премии.

Собственно, история Содомии начинается с Порчи.

Обратимся снова к классической «Болваниаде».

«О появлении Порчи в Советском Союзе существует немало легенд, ничем не обоснованных домыслов, а то и вредных слухов, дискредитирующих идею перестройки. Мы, ученые–материалисты, принципиально не можем согласиться с некоторыми из них. Например, с нижеследующей.

Однажды Сатана проснулся от укуса. «Кто это посмел кусать самого Сатану?» — удивился Сатана. Поймал насекомое. Вошь как вошь. Ничего особенного. Хотел ее тут же к ногтю. Но задумался: «Если уж мне сумела досадить, каково будет…»

И чисто ради эксперимента посадил вошь в Кремль… И зачесалась страна…

Мы, ученые–материалисты, протестуем против искажения биографии великого реформатора и уполномочены Академией тьмы наук заявить следующее: Сатана, изловив вошь, посадил ее сначала не в Кремль, а в Болванск, где она, т. е. он, будущий генсек Порча, отлично зарекомендовал себя на комсомольской работе…»

— Алло! Какие новости? Поставили памятник Дыбенко? А напротив магазин, где продают воспоминания Керенского? Как они называются? «Гатчина»? Опять они встретились. Ведь в этой чертовой Гатчине Керенский прошел под носом Дыбенко, а тот и глазом не моргнул. За шашку держится? Кругом враги? Отличный памятник. Отражает психологию масс… А Галина Леонардовна еще в книжном? Привет ей. У меня ничего нового. Иссяк. Помнишь совет Козьмы Пруткова насчет фонтана? Вот я и заткнулся…

В голосе Замышляева звучала печаль, и Ангел, свивающий небо, пожалел его… Он понимал, почему роман о Содоме и Гоморре застрял: автора не отпускала собственная история, в которую нагло, забыв свою цивилизованность, лез генсек Порча, расталкивая локтями толпу библейских персонажей. Ничего не поделаешь — надо автору помочь…

Замышляеву тотчас втемяшилась в голову навязчивая идея: захотелось в кино. «Интересно, а что сегодня идет?» — подумал он, как в добрые–недобрые времена, когда он упивался фильмами Тарковского. Правда, их долго надо было выслеживать среди содомской серятины.

К его удивлению, как только он покинул почту, взгляд наткнулся на афишу: «Жизнь Замышляева, или…». Что там дальше следовало, Замышляев не прочел, так как перевел взгляд на время, когда состоится показ фильма. Выходило, что «Жизнь Замышляева, или…» уже началась. Все–таки он решил ее досмотреть. Вероятно, этот фильм делали в расчете на то, что его удастся приручить, навязав ему роль официального героя. А он был героем, но нетипичным.

В кассе никого не оказалось. Но перед окошечком лежал целехонький билет именно на этот сеанс! Замышляев схватил его и для очистки совести насыпал на это место горстку монет. Через минуту он сидел в совершенно пустом зале и таращился на экран, не догадываясь, что это Небесный Киномеханик решил немного развлечь его.

Оказалось, на фильм он успел. Шел киножурнал.

Черный гроб стоял в столице на Площади кровопусканий у Священной стены, из которой время от времени выходили призраки. В просторечии дормидонты. Каждый видел их по–своему. Но многие были убеждены, что на дормидонтах высокие цилиндры, шинели с плеча незабвенного Акакия Акакиевича. Для солидности в руках трости. Но такое представление можно объяснить влиянием отечественной классики. Как известно, призраки не имеют цвета. Просто это не предусмотрено природой в целях конспирации. Но дормидонты, в отличие от потусторонней шушеры, выглядели более материальными созданиями, могли считаться призрачной элитой, так как имели цвет, и не один. Темный, серый, зеленоватый. Последний был контуром, очерчивающим их фигуры. А Бар — Кохба к тому же наливался какой–то жидкой краснотой.

Находились типы (их справедливо относили к шизофреникам), утверждавшие, что призраки выглядят совсем иначе. Например, Бар — Кохба предпочитал френч с накладными карманами, галифе и сапоги, Гриц Пасканный появлялся в вышитой рубахе, перехваченной шелковым кушаком, за который был заткнут вполне материальный початок кукурузы. Во что был одет Леха Анчуткин, не успевали разглядеть даже шизофреники. Отвлекали брови. Сысой Наганович прикрывал лицо железнодорожной фуражкой. Бывший шеф ИВИ Ипполит Диссидентов, маскируясь, носил гражданский костюм, причем отечественного производства. Но никого не мог ввести в заблуждение. Всей планете было известно: ИВИ работал на Гоморрию, высылая из Содомии лучших ученых, писателей, артистов. Да и многие агенты ИВИ — продажнейшая публика — устав притворяться, давали деру в Гоморрию при первом удобном случае.

Проходя мимо почившего в гробу, дормидонты так громко стучали щибле- тами — только Бар — Кохба проходил неслышно, как бы крадучись, — что вождь просыпался. Бар — Кохба после своей загадочной смерти единственный из многомиллионной партии удостоился чести покоиться в Мавзолее Первого вождя. Тот сначала никому не выразил своего недовольства: дескать, без меня женили…

Текли мимо их саркофагов пока еще живые народы. А ночью их сменяли покойники. Миллионы жертв. Случались минуты тишины. Было о чем вспомнить, кое в чем покаяться. Но не собирались каяться два этих безбожника.