Виктория Борисова - Светлая сторона апокалипсиса

— Ваше величество, вы хотели видеть меня? Я пришел засвидетельствовать свое почтение и пожелать вам скорейшего выздоровления.

Царь только слабо махнул рукой:

— Молчи, Арат Суф! Молчи, если не можешь удержаться от лжи хотя бы раз в жизни. Ты прекрасно знаешь, что мне осталось недолго.

Арат Суф осекся. Подумать только, царь был марионеткой в его руках столько лет, но сейчас немощный, умирающий старик, лишенный власти и влияния, внушает ему страх.

Царь будто прочитал его мысли.

— Так ты боишься, Хранитель Знаний? Правильно делаешь. Я умираю, ты победил — сумел протащить на трон своего ставленника… Но еще будет день, — глаза умирающего вдруг засверкали, голос налился звенящим металлом, он приподнялся на постели, — будет день, когда ты позавидуешь мне! И на твою голову будет гром!

Силы покинули его. Старик упал на высоко взбитые подушки, его лицо смертельно побледнело, из груди вырвался то ли вздох, то ли всхлип. Но на губах играла довольная улыбка.

Арат Суф стоял потрясенный. Он ожидал чего угодно, только не этого. Радость и торжество — вот что он увидел на лице полутрупа. Старик, похоже, впал в безумие перед смертью. А подлая память услужливо подсказывает — нет, безумие тут ни при чем. Так умел смотреть и улыбаться только один человек.

Принц Орен.

— Ты тоже вспоминаешь о нем? — прошелестел тихий голос с кровати.

Арат Суф вздрогнул.

— О ком?

— О моем сыне. Ты ведь всегда ненавидел его… И боялся.

— Ваше величество, как вы можете так говорить! Я глубоко сожалею о постигшей вас утрате.

— Пожалей лучше себя. Я не затем тебя звал. Скажи лучше… другое.

Царь вновь с усилием приподнялся. Видно было, что каждое слово дается ему с трудом. Голос дрожал, рот некрасиво, по-старчески кривился на сторону.

— Тогда, пять лет назад… Люди, которых ты послал, чтобы убить моего сына… Они справились? Ты видел его тело?

Чертов старик! Но как он догадался? В первый раз за долгие годы Арат Суф не сумел сохранить самообладание. И на его лице умирающий увидел ответ на свой вопрос.

— Да, я так и знал — он жив. Всегда… верил, а теперь… знаю точно.

Царь закрыл глаза. Потом вдруг встрепенулся и рявкнул оглушительным басом, как в былые времена, когда от его голоса гудело эхо под сводами дворца и жалобно звенела стеклянная посуда:

— Ты еще здесь? Прочь отсюда! — Потом помолчал недолго и тихо добавил: — И будь ты проклят.

А в храме Нам-Гет клубится удушливо-сладкий, пряный аромат благовоний. Священный огонь перед алтарем то горит ровным ярко-зеленым пламенем, то вспыхивает вдруг всеми цветами радуги, рассыпая вокруг разноцветные искры.

Олег совсем потерял счет времени. Казалось, что тяжелая резная дверь захлопнулась за ним много лет назад.

— Осенью 1095 года от Рождества Христова в городе Клермоне папа римский Урбан возвестил Первый крестовый поход. «Идите ко гробу Господню, исторгните ту землю у нечестивого народа и подчините ее себе. Кто здесь горестен и беден, там будет богат» — так возгласил этот грешник, возомнивший себя наместником Бога на земле.

Олег покрутил головой, отгоняя дремоту. Низкий, глуховатый, чуть хриплый голос его собеседника будто обволакивал со всех сторон.

Но кто же он такой, черт возьми? Сумасшедший? Святой? Просто шарлатан?

А в общем-то, какая разница? Олег даже удивляться устал. Чего уж там! Сначала оказаться в параллельном мире, а потом побеседовать с очевидцем Крестовых походов.

— Благородные рыцари… Христолюбивое воинство… Они пошли освобождать гроб Господень, а превратились в свору алчных псов, дерущихся из-за добычи. В священном Иерусалиме, в мечети Куббат-ас-сахра, что стоит на месте Соломонова храма, было убито почти десять тысяч человек. Женщины, малютки, старики… Никто не сохранил жизни. А эти звери, демоны в образе человеческом, все продолжали убивать, и ноги их обагрились в крови до самых бедер.

Когда разграбили Константинополь, храм Святой Софии предали чудовищному поруганию. Святые налои необычайной красоты, затканные драгоценностями, были разрублены на куски и поделены между воинами вместе с другой добычей. А когда им нужно было вывезти из храма священные сосуды из золота и серебра, они ввели туда ослов, лошадей и мулов. Животные пугались и не хотели входить, но они били их и оскверняли их кровью священный пол храма. Если даже тварь бессловесная имеет страх Божий, могут ли так поступать люди, называющие себя христианами?

Жоффрей Лабарт помолчал недолго. Олег с трудом подавил зевок. Все это, конечно, очень интересно, но усталость дает себя знать. Неужели стоило тащиться так далеко, чтобы прослушать краткий экскурс в историю раннего Средневековья?

Наконец, его собеседник вздрогнул, будто очнувшись от сна, и тяжело поднялся на ноги.

— Обожди, чужак. Я должен кое-что показать тебе.

Жоффрей Лабарт скрылся за низкой дверью позади алтаря. Олег даже не сразу заметил ее. Вроде бы только что был человек рядом — и уже нет его.

Вскоре он вернулся, осторожно неся в руках что-то вроде небольшого плоского ящика, завернутого в черный бархат, затканный золотыми узорами.

Жоффрей Лабарт поставил свою ношу прямо на алтарь, преклонил колени и сложил руки на груди.

— Святый Отче, справедливый Бог Добра, Ты, который никогда не ошибаешься, не лжешь, не сомневаешься, не боишься смерти в мире бога чужого, дай нам познать то, что Ты знаешь, и полюбить то, что Ты любишь, ибо мы не от мира сего и мир сей не наш.

Произнеся эту странную молитву, он поднялся. Лицо его было так благоговейно-сосредоточенно, большие узловатые руки так трепетно разворачивали узорчатую черную ткань, что Олегу вдруг стало смешно.

Лет десять назад, в один из первых «челночных рейдов» в Польшу, он привез сестре Маринке куклу Барби. Настоящую Барби с белокурыми волосами, в длинном серебристом платье, упакованную в прозрачный пластиковый короб. Это сейчас такие продаются повсюду, а тогда, в 1989-м, рядом с детскомировскими пластмассовыми уродами она казалась сверкающим чудом, пришельцем из другого мира.

Маринка, тогда еще шестилетняя, долго смотрела на куклу, потом прижала ее к груди и убежала к себе в комнату. Она очень редко с ней играла и лишь иногда показывала кому-нибудь из знакомых, каждый раз искоса тревожно поглядывая на гостя — достоин ли он лицезреть ее сокровище? Сможет ли оценить по достоинству?

И сейчас Олегу странно и смешно было видеть на древнем, как земля, изрытом глубокими морщинами лице старика такое же выражение, как у своей маленькой сестренки.

— Смотри, чужак! Здесь — Око Света.

В глубине ларца на черном бархате лежало нечто, больше всего похожее на граненую дверную ручку из прозрачной пластмассы, сотворенную безвестным дизайнером в конце семидесятых годов. У мамы на кухонной двери была такая. Но когда луч света упал на одну из граней, предмет засветился таким нестерпимым сиянием, что Олег невольно отпрянул.