Кортни Коул - Ноктэ [litres]

Он думает, что он не тот, кто мне нужен, но именно он тот самый.

Он спасает меня от моей боли. От моих тревог. От моих страхов.

Но даже прогоняя эти мысли через себя, я осознаю, что в одном он был абсолютно прав.

Сейчас не лучшее время.

Сейчас не лучшее время, потому что он не хочет исполнять роль временного развлечения.

Он заслуживает того, чтобы быть в самом центре внимания.

И в нынешнем состоянии я не могу сосредоточиться ни на чем конкретном, за исключением, возможно, спасения своего брата из бездны безумия. Дэр заслуживает большего.

Но моя эгоистичная сторона не прекращает жаждать его.

Я соскальзываю на пол и закрываю свои глаза, позволяя воде смыть слезы с моего лица.

Не знаю, как долго я оставалась в душе или сколько просидела на подоконнике в своей комнате. Все, что мне известно, – это то, что Финн с отцом уже вернулись домой, и брат сразу исчез в своей комнате: я слышала, как он перебирает свои вещи.

До меня доносились его шаги по лестнице и мое имя.

Наконец, он возвращается на второй этаж, яростно вколачивая каждый шаг в пол. Дверь моей комнаты распахивается настежь, и Финн врывается ко мне.

– Где мой дневник? – требовательно спрашивает он, его бледно-голубые глаза искрятся ледяным блеском, а тонкие руки сжаты в кулаки.

Впервые в жизни я лгу своему брату.

Прямо в лицо.

– Не знаю, – коротко отвечаю я, не моргнув и глазом.

Я стараюсь не смотреть в сторону, чтобы случайно не коснуться взглядом выдвижного ящика своего письменного стола, где я и спрятала его маленькую записную книжку.

– Нет, ты знаешь, – вне себя от ярости произносит он. – Он был в моей комнате, а теперь его там нет.

– У меня нет твоего дневника, Финн, – повторяю я. – Почему ты так расстроен? Он обязательно найдется.

Да, после того, как я смогу дочитать его до конца.

Лицо Финна напряженное и взволнованное, и я чувствую себя немного виноватой за то, что причиняю ему душевный дискомфорт. Я знаю, что происходит, когда он расстраивается, но в то же время не могу упустить свой шанс. Я ничего не могу с этим поделать, хотя мне теперь известно, что так беспокоит его. И это единственный способ прояснить ситуацию до конца.

– Если ты найдешь его, Калла, – бегло проговаривает он, – не читай.

Я отвечаю молчанием, поэтому он останавливается на пути обратно и оборачивается на меня, его отчаянный взгляд встречается с моим.

– Тебе нельзя его читать, Калла.

Я не могу оторвать от Финна свой взгляд, в его глазах пустота. Страх из-за потери одной маленькой книжицы ужасает.

– Почему ты так переживаешь из-за этого, Финн?

Я задаю ему этот простой вопрос.

Однако ответ оказывается не таким простым. Когда брат снова поворачивается ко мне, его лицо искажают рыдания.

– Потому что все должно идти своим чередом, Калла. Все. Должно. Идти. Своим. Чередом. Как ты этого не понимаешь? Ты должна меня понять!

Его узкие плечи трясутся, и я прижимаю его к себе, поглаживая ладонью по спине, пытаясь усмирить его бушующее дыхание. Я чувствую, как грудная клетка Финна резко вздымается и опадает.

– Понимаю, – говорю я, но на самом деле это тоже ложь, и я не могу найти разумного объяснения ходу его мыслей.

Проходят минуты, прежде чем Финн делает шаг назад, освобождаясь из моих объятий, прежде чем его самоконтроль выходит на достаточный уровень для того, чтобы выйти из моей комнаты. Но когда я бросаю последний взгляд на его лицо, пока он закрывает дверь, единственное, что я вижу, – крайняя степень отчаяния.

Господи, как больно!

Но я его защитница. Если я не позабочусь о брате, никто не сделает этого. Поэтому иногда мы вынуждены делать то, что не может быть предметом гордости, во имя спасения наших любимых. Я запираю дверь и достаю его дневник, усаживаюсь на подоконник и вторгаюсь в его личное пространство.

Боковым зрением я замечаю сквозь оконное стекло, как Финн выходит из дома и берет в руки топор. Он выплескивает свою агрессию на одно из растущих рядом с домом деревьев, отрубая от него кусок за куском, хотя сейчас лето и дрова нам не пригодятся еще несколько месяцев. Откровенно говоря, они не будут нужны нам, даже когда наступят холода. Но они понадобятся нашему отцу.

Поэтому Финн занят тем, что рубит дрова для папы, а я погружаюсь в чтение его дневника.

Все его внутреннее сумасшествие прыгает и закручивается по спирали вдоль страниц записной книжки. Я обнаруживаю, что перестаю дышать, когда пролистываю блокнот.

Я ТОНУ. ТОНУ. ТОНУ. IMMERSUM IMMERSUM

IMMERSUM

КАЛЛА СПАСЕТ МЕНЯ. ИНАЧЕ Я УМРУ. ИНАЧЕ Я УМРУ. ИНАЧЕ Я УМРУ.

SERVA ME, SERVABO TE. СПАСИ МЕНЯ, И БУДЕШЬ СПАСЕНА.

СПАСИ МЕНЯ.

СПАСИ МЕНЯ.

СПАСИ МЕНЯ.

КАЛЛА КАЛЛА КАЛЛА КАЛЛА КАЛЛА КАЛЛА

КАЛЛА КАЛЛА

Я СПАСУ ТЕБЯ, КАЛЛА. КАЛЛА КАЛЛА КАЛЛА.

Я отрываю свой взгляд от этих слов, пропитанных болью, пытаюсь дистанцироваться от них, потому что в этом случае, впрочем, как и всегда, Финн зовет меня на помощь, когда ему особенно страшно.

Даже на исписанных страницах его дневника.

Он считает, что я единственный человек, кто может прийти к нему на помощь, и я не могу с этим не согласиться. Но он почему-то считает, что он должен спасти и меня, что довольно смешно.

Я единственная, кто может его понять. Я одна знаю о нем все. И я не могу ни с кем поделиться тем, что читаю. Потому что, если я расскажу отцу, он сразу же отправит Финна в специализированное учреждение для ментально нездоровых людей. А мне известно достаточно, чтобы понимать, что брат оттуда больше никогда не выйдет. Они оставят его там навсегда.

Но я могу помочь ему только при условии, если сама прочитаю все его самые потаенные мысли. Полностью.

Я устремляю взгляд сквозь оконное стекло, и меня пугает, что я не вижу во дворе Финна. Мой взгляд натыкается на Дэра. Он бежит трусцой вдоль тропинки с пляжа, его движения уверенные, словно он не обращает никакого внимания на падающие с неба капли дождя.

Неожиданно, оказавшись на краю тропинки, прямо под моим окном, он резко останавливается. Его прекрасное лицо поднимается в мою сторону, и наши взгляды пересекаются.

Я перестаю дышать.

Я не могу ни о чем думать.

Все, что я могу сделать, – это поднять руку и прижать ладонь к стеклу, в попытке прикоснуться к руке Дэра. Дождь стекает по стеклам ручьями, которые огибают мои пальцы, как слезы. Взгляд Дэра становится нежнее. Он безмолвно поднимает ладонь в воздух. Он словно прикасается ею к моей. Словно хочет поддержать меня в тех вещах, о которых ничего не знает.

Все, что имеет для меня сейчас значение, – это его поддержка.