Роберт Блох - Кушетка

Так же, как и здоровенные парни в черных рубашках из кафе „Экспрессо”; женщины, сосущие сигареты на Фермерском рынке; мужчины, развешивающие афиши. Он хотел бы иметь гигантский клинок, чтобы проткнуть их всех сразу... Тысячи тысяч, насаженные на одно огромное острие — шашлык из человеческих тел...

Но было уже без двадцати семь. Надо торопиться с выбором. Покончить. Слово, как заклинание...

Он снова завел мотор, и автомобиль рванулся в город.

20

Янц й Линдсей выбрались из толпы и подошли к главному входу в „Колизей”. Задумчивость, овладевшая Янцем во время ужина, все еще не отпускала его. Даже здесь, среди уличного шума, среди визга тормозов, крика бродячих торговцев и глухого гула семидесяти тысяч болельщиков, доносящегося со стадиона, он был молчалив и рассеян.

— Да бросьте вы! — сказал Линдсей. — Сосредоточьтесь на предстоящей игре!

— Извини.

Доктор Янц смотрел на резной фасад „Колизея”.

— Я все думаю...

— Перестаньте. Говорят, это входит в привычку.

Линдсей остановился неподалеку от турникетов, чтобы купить программку; Янц остановился рядом, и его младший коллега махнул рукой.

— Нам лучше поспешить. Игра вот-вот начнется.

Янц нахмурился.

— Дэйв, у тебя когда-нибудь бывали предчувствия?

— Вы собираетесь изменить своим принципам и сделать ставку?

— Нет, я о другом. У меня не идет из...

Из чрева „Колизея” донесся рев. С толпой зрителей они вошли в туннель, а выйдя из него, увидели причину рева: одна из команд выбегала на поле.

Линдсей приостановился, изучая обрывок билета.

— Сюда, — сказал он. — Наш сектор направо.

Янц кивнул с рассеянным видом, свет прожекторов слепил ему глаза.

— Дэйв, мне необходимо позвонить.

— Сию минуту?

— Да. Я хочу позвонить Лэнгтону прямо сейчас. У меня такое ощущение, что нам не следует медлить.

Он повернулся к туннелю.

— Ты иди, займи места, я буду через минуту.

Линдсей поднял было руку, но Янц уже прокладывал локтями дорогу во встречной толпе. Чем-то это напоминало футбольную игру: атакующий против „стенки” блокировщиков. Краем глаза он уловил блеск часов „Колизея”. Без двух минут семь.

Проход освободился. Янц двинулся в темноту.

На пути доктора появился молодой человек. В полутьме было видно, как он улыбается.

Янц остановился.

— Чарльз... Я как раз думал о тебе...

Чарльз не ответил. Он шагнул вперед, его рука нырнула в карман куртки. В темноте туннеля блеснуло узкое лезвие.

Янц отступил назад, к стене, но Чарльз рванулся к нему. И то же самое сделал топорик.

Выкатив глаза, Янц следил за тускло мерцающим лезвием.

Боли он не почувствовал — только рев. Где он возник — на трибунах или внутри него — Янц не понял.

Чарльз отпрянул и исчез в туннеле. Рев заглушил, затмил все. Звук, волна за волной, захлестывал его, не давал уцепиться за стену. Колени подгибались. Рев толкал его.

Нет, не рев. Люди. Люди в туннеле, спешившие на игру. Он падал. Но не мог упасть. Люди толкали его, несли с собой.

Постарайся заговорить. Надо успеть сказать... Нет... Рев заглушает все. Толкает вниз. Вниз, вниз, вниз...

Теперь рев звучал отдельными всплесками. Чарльз торопливо шагал, пересекая наискосок стоянку. Его машина была припаркована у тротуара, на два блока дальше.

Он приблизился к газону за кустами, огляделся и, удостоверившись, что улица пуста, швырнул топорик в кусты. В доме позади газона залаяла собака. Чарльз двинулся дальше, высматривая свою машину.

Мимо прошел старик. Чарльз окинул его быстрым взглядом, но успокоился: старик нес парусиновый мешок, набитый рекламками, которые разбрасывал в припаркованные вдоль тротуара машины.

Старик был неопасен. Да и неоткуда взяться опасности. Янц исчез. Оружие исчезло.

Сейчас Чарльз был обычным молодым человеком, он садился в машину, заводил мотор и катил, посвистывая, к Фривею.

А почему бы ему и не посвистывать?

Он собирается увидеться со своей девушкой.

21

Ожидая Чарльза, Терри начала бегло просматривать учебники, просто чтобы убить время, но потом увлеклась и не слышала, как открылась дверь.

Чарльз!

Он улыбнулся ей и вошел в приемную. Терри закрыла учебник и встала, и какое-то чувство толкнуло их навстречу друг другу. Чувство? Когда их губы встретились, она поняла, что это нечто большее, чем чувство. Это была судьба.

Он целовал ее так же, как той ночью, когда она отбивалась, и были сломаны наручные часики.

Возможно, здесь и скрывался ответ: сегодня она не сопротивлялась, она шла навстречу, ощущая его тепло, его губы, мягкую твердость пальцев и свирепую нежность...

— Пойдем туда.

Он отпустил ее и кивнул на кабинет.

— Чарльз, дело сделано?

— Все прекрасно. Я свободен.

Ты хочешь сказать, что получил то наследство?

— Я свободен! Теперь я могу делать все, что хочу! Все!

— Ты мне расскажешь?

— Да. Там.

Он взял ее за руку и повел в кабинет.

Терри вошла, затем обернулась, заметив, что он остановился на пороге.

— Милый...

— Да. Сейчас.

Чарльз всмотрелся в затемненную Комнату. Улыбка исчезла. Он коле¬бался, словно в первый раз увидел все это.

„Как будто заблудился”, — подумала Терри и удивилась собственной мысли. Но Чарльз выглядел таким растерянным...

— Что случилось? — спросила она.

— Ничего, — голос его был едва слышен. Это всего лишь кушетка.

Он двинулся вперед.

— Я больше не боюсь.

Терри слегка удивилась неожиданной перемене в его настроении. Теперь Чарльз стоял возле дядиного кресла, придвинутого к кушетке.

— Ты собирался рассказать мне, что случилось, — заговорила она.

— Да. Сию минуту.

Он опустился в кресло, положил руки на подлокотники. Заметив, что девушка наблюдает за ним, Чарльз улыбнулся.

Терри вдруг поняла.

— О! Ты теперь доктор... правда?

— Да.

Это походило на игру. Здесь, в медицинском кабинете... Кабинет — святая святых, место тайн, интимности...

Она посмотрела на руки Чарльза, скользящие взад-вперед по подлокотникам. Сильные пальцы двигались, ласкали...

Терри даже не заметила, как вытянулась на кушетке.

— Отлично, — заявила она, — я буду твоей пациенткой.

...Как ребятишки, играющие в доктора и больную...

— Спроси меня о чем-нибудь, — прошептала она.

Сидя в кресле, Чарльз склонился к ней. Он тоже играл в эту игру. Он казался таким торжественным, таким сильным.

— Они больше не смогут помешать мне, — сказал он.

— В чем помешать?

Его рука ласкала волосы девушки: не совсем обычные отношения психотерапевта с пациенткой. Но ощущение было приятным. Настолько приятным, что можно и не ответить на вопрос.

— В чем? — повторила она.

— В том, чтобы делать это.

Правильный ответ. Чарльз гладил лицо Терри, склонялся над ней, целовал ее в шею. Нежно, очень нежно отыскивал губы девушки. Терри ощущала его совсем рядом, и это уже была не игра, это не имело названия, но этого она хотела и страшилась. Руки отталкивали его, но губы говорили „да” и тянулись вперед, к его губам... Звонок.