Павел Брыков - Томас

Осознав, что наскоком Тихоню не достать, братья решили вернуться домой, благо история для пруссаков потекла по старому руслу — разрухе, голоду и безработице.

После сорок пятого наша парочка, чтобы быть ближе к главному другу-недругу, решила остаться в Германской Демократической Республике. В паспортах у них стояли имена Бориса и Клауса Роберманов. Жили скромно, работали на фабрике выпускающей резиновые сапоги. Пели в хоре. Вот только что-то с ними было не так. Люди, как известно, с годами имеют склонность к седине и морщинам, а наши братья то старели, то молодели...

В начале шестидесятых скучная жизнь и нездоровый интерес «Штази» к отказывающимся входить в пенсионный возраст Роберманам заставили братьев рвануть на Запад. Оказавшись в клоаке капитализма, они занялись знакомым для них делом — моторами, машинным маслом, автомобилями. Под фамилией Рооп долгое время работали испытателями на заводе «БМВ».

Вас, наверное, интересует не начало шестидесятых, а конец девяностых, верно? Так вот, в 1999 году Ральф и Михаэль гоняли на болидах Формулы — 1. Старший на «Феррари», а младший стоял на довольствии в конюшне «Вильямс». Так что пастор Василий Краснофф звонил адвокату Ральфа. Он сказал, что готов принять награду в 10 миллионов долларов за информацию о местонахождении некого Томаса Чертыхальски, афериста, убийцы и врага столь уважаемых людей.

У братьев в конце того августа в делах наблюдался небольшой перерыв. Младший готовился к старту в Спа, а старший в начале июля попал в аварию на гран-при Великобритании и получил двойной перелом ноги, поэтому пребывал на законном больничном. Тут надо отдать должное двум вещам: современной связи — на то, чтобы созвониться и бросить все дела братьям хватило десять минут — и реактивному самолету «Dassault Falcon 2000». Если в начале века Шульцы добирались до Бреста почти сутки, то в 1999 году из Бельгии до Харькова они долетели за каких-то три часа.

Положа руку на сердце, Михаэль и Ральф, садясь в самолет, не могли себе признаться, хотят ли они смерти убийце их брата. Время лечит — сущая правда, но ещё больше лечит изнурительная, тяжелая, бесконечная и совершенно бессмысленная работа. Вы думаете, легко допрашивать большевиков, убегать на тачанках от упитых вусмерть партизан, готовить и посылать в сталинскую красную Россию шпионов-убийц? Вы пробовали морозным утром вытаскивать танки из окаменевшей за ночь грязи, крепкой, как бетон, русской, в роги её мать, грязи?! Вы когда-нибудь носили черные кресты на кителе от «Hugo Boss», а потом десятилетиями прятались за еврейской фамилией? Нет? Всё вышеперечисленное, а также молоток и циркуль на гербе, и работа на станках отлива резиновых сапог под портретом Вильгельма Пика в рамочке кого угодно научат относиться к жизни философски. Смена за сменой, пара за парой — это как воду из одной полыньи во вторую таскать... Только в гонках братья нашли отдушину. Граница между жизнью и смертью в доли секунд, азарт, бензиновые пары, душ из шампанского, обидные поражения, восторг публики, уважение профессионалов — все эти приятности и неприятности вытеснили боль утраты и, в конце концов, заставили забыть о Томасе.

...Всё же братья полетели в ненавистную ненавидимую ими страну. Шульцы не были итальянцами и не понимали изысканного вкуса «холодного блюда». Они были пруссаками и поэтому старались жить по правилам, придерживаясь порядка — если уж принято решение отомстить, то необходимо закончить то, что было когда-то начато.

По крайней мере, попытаться...

Два наших героя скоро должны встретиться и, — вот ирония судьбы — они оба передвигались в инвалидных креслах.

Томаса разбудили в пятом часу утра. Положили на лоб влажный платок. Когда он открыл глаза, то увидел, что лежит на кровати в незнакомой комнате. Мягкий свет. Запах дорогой кожи и шерсти. Шторы, картины, хрустальная люстра над потолком. Разум упорно не желал вклиниваться в реальность, вспоминать свое имя, привычно взваливать на плечи прошлое, настоящее и готовиться к ответственности в будущем.

Рядом сидела Леся и держала его за руку.

— Привет, герой.

Послышалось:

— Готов к ратным подвигам?

Томас медленно повернул голову — это сказал Князь, который склонился над ним с другой стороны постели. Чертыхальски полностью ещё не отошел от сна — его, то ли от наркоза, то ли от вчерашнего удара по голове ещё подташнивало.

— Как спалось? — спросила Леся.

Глаза Томаса двинулись направо.

— О! Мы можем только позавидовать таким снам. Правда, герой?

Глаза налево.

— Болит? — Леся кивнула на колено.

Глаза вниз.

Не успел Томас ответить, как ему пришли на помощь:

— Ничего, до свадьбы заживет.

Князь потрепал Тихоню по плечу.

— Главное позади. Да, с Днём шахтера вас и... с наступающим.

— Не понял... — Тихоня, наконец, смог хоть что-то сказать.

— Сегодня канун великого праздника. Раньше у нас... — Князь обратился к Лесе, — ...на Руси, Новый год справляли 1 сентября, а до этого 1 марта. Что поделаешь, любим мы устраивать новогодние гульбища, по нескольку раз отмечаем. Но осенью, думаю, логичнее: урожай собран, стол ломится, карманы полны, время подвести итоги прожитого. Да, Томас?

Тихоня нехотя ответил:

— А я уж думал, до зимы провалялся.

— Не, — засмеялся Князь, — Не дождетесь. Вы мне нужны здесь и сейчас, здоровый и в трезвой памяти. Только не пугайтесь, но... Пришло время желания,и я хочу, чтобы вы знали: я сегодня вызвал всех, кому в часовой мастерской Генриха Киса вы продлили жизнь. Но это потом, после дуэли.

Князь встал.

— Покину вас на время.

Он поклонился и, неслышно ступая по мягкому ковру, вышел из комнаты.

Томас посмотрел на Лесю. Как забавно — он словно раненый солдат, и у его кровати сидит сестричка милосердия. Только не было у неё косынки с красным крестом, платья грубого сукна и белоснежного фартука. Вместо этого — украшенный бриллиантовой брошью и пером жулана черный бархатный берет, светлая блуза с широкими рукавами, брюки для верховой езды из темно-синей легкой шерстяной ткани, приталенный подчеркивающий фигуру кожаный жакет.

— Встань, я хочу посмотреть на тебя, — сказал Томас.

Леся отодвинула стул, отошла и покрутилась на месте. Красоту её длинных стройных ног подчеркивали галифе и сапоги с серебряными шпорами. Она двигалась легко, грациозно, словно парила в воздухе. Томас её не узнал.

— Ты изменилась.

— Да, я уже другая. Пока ты спал, многое произошло. Я взяла несколько уроков. У Петра Алексеевича.

Тихоня прикрыл глаза. Ему трудно было говорить, во рту пересохло.

— Ты мне снилась.

— Надеюсь, не в кошмаре?

— Сон был сказочно прекрасен.

Леся рассмеялась, закинув голову и обнажив белоснежные зубы, а потом вдруг стала серьезной. Посмотрела как-то отстранено, как медиум во время сеанса. Было заметно, что мыслями она уже не здесь. Сейчас её переполняло предвкушение праздника, словно там, за порогом этой тёмной комнаты вот-вот должны были сбыться все её детские и взрослые мечты, и она боялась опоздать. Ей хотелось сорваться с места и побежать, но вместо этого она вынуждена сидеть возле кровати раненого.