Павел Брыков - Томас

Костя посмотрел на Томаса и, отбросив грязные шорты на диван, сказал:

— Так не понять. Пойдем, покажу. Только давай вишни кипятком зальем.

Иванов взял высокий кувшин, засыпал туда несколько жменей мелко поломанных палочек, горсть сушеной мяты. Повернул краник на самоваре. Наполнив кувшин до краев, накрыл его блюдцем. Закончив с отваром, пошел к подвалу.

Как он сказал? Во-первых, — это красиво? Нет, это умно! Томас-то догадался, что в дальней комнате в полу есть люк, но если придут незнакомые люди, им будет его сложно найти — откидная дверь была спрятана под ковром и не выделялась. Если вспомнить узкие окна цокольного этажа, которые закрывались специальными железными ставнями — Томас их заметил ещё раньше — значит, в случае опасности, подвал легко превращается в крепость.

Костя отбросил половик в сторону и поднял люк.

— Тут специальные петли. Если надо, могу открыть и вовнутрь. Это если...

— Завалит дом и придется откапываться. Я понял, — сказал Томас, заглядывая в открывшийся перед ним черный провал.

Костя спустился первым и зажег свет — включатель был возле лестницы. Томас — следом. Когда он оказался в погребе, первое что бросилось в глаза — это стеллажи с полками, которые закрывали три стены. Сейчас они были завешены полиэтиленовой пленкой, но Томас смог рассмотреть хранящиеся большие и малые бутыли с помидорами, огурцами, грибами, томатным соком. Какие-то банки, графины. Отдельно стояли ящики, старые чемоданы, мешки: всё аккуратно, на своих местах, многое подписано — если консервация или вино, то с датой. На деревянных ящиках выведены краской понятные хозяину буквы и цифры. Здесь же стояли бочки с водой и рядом с ними возвышались два больших холодильника — один из них был старый «Донбасс» с ручкой-рычагом, второй — современный, скорее всего западный — логотипа фирмы-производителя из-за пленки не было видно. Томас чувствовал, что где-то здесь было спрятано оружие — два охотничьих ружья и патроны к ним. Он также обратил внимание на закрытый досками угол, где на застеленной резиновой дорожке выстроились в ряд десятилитровые стеклянные бутылки с плотно закрытыми горлышками. В таких бутылях обычно хранят вино, но жидкость там была прозрачной.

Костя, перехватив взгляд Тихони, пояснил:

— Медицинский спирт — лучшая валюта. Даже если и не понадобится, то пойдет детям на свадьбу.

Томас хотел съязвить, поинтересовавшись, как в одной голове может уживаться крайний фатализм со столь наивным оптимизмом, но приказал себе молчать: время было ранее, и он уже устал мироточить сарказмом.

В погребе, в который спустился Томас, не было одной стены — за двумя слоями толстой пленки скрывалась ещё одна, более просторная комната. Костя отбросил прозрачную штору и скрылся за ней. Что-то щелкнуло и зажегся свет. Томас, прищурившись, посмотрел на расплывчатую гротескную фигуру. Чертыхальски подумал, что преломленный контур тени, её неестественные движения, сейчас должны быть наполнены неким смыслом. Может быть, скользящие длинные руки, карикатурные голова и туловище — это первобытный танец, шаманский обряд призыва или... А вдруг это попытка поймать его, Томаса Чертыхальски? Такое может быть? Не об этом ли его предупреждали?

Под землей в поделенной на две части комнате стоят чистенький и Томас. Их сейчас разделяет иллюзорная вуаль, линия, какая бывает на игральных картах. Плюс и минус. Минус и плюс. На стороне Томаса материальное богатство, еда, вода, спирт, техника. С противоположной стороны — пустота только что созданного мира и почти обнаженное тело человека. Благодушие «красненького», забавная внешность, искренность и простодушие во взгляде — это всё уловка, ширма. Красный ярлык — вот правда. Способный убить молитвой — это тоже правда. Иванов ничем не уступает Томасу, ибо он — образ и подобие. Он опасен, в нем ощущается сила, но Костя её не чувствует, не понимает, что может ранить Томаса, как и Томас не в состоянии предсказать последствия мыслей, слов и действий Иванова, а значит, по большому счету, не может защититься. Это как подойти к бомбе с проржавевшим часовым механизмом или войти в клетку к медведю — мохнатому, ленивому, мощному. Он может пыхтеть, дурачится, есть с руки, показывая, что он дрессированный, но в какой-то момент в медвежьей голове обязательно произойдет сбой и плюшевый добряк превратиться в зверя: выплеснется вся его природная дурь, ярость и жажда навести свой медвежий порядок, каким он его хочет видеть. Вот только даже у зверя есть разум, инстинкты и его действия имеют логику, а Константин Иванов не обладает необходимыми знаниями, и не догадывается, насколько он смертоносен для Томаса. Сермяга-младший Тихоню ранил, а этот и убить может.

Томас прислушался к своей интуиции, и понял, что сегодня всё для него завершится хорошо — бояться незачем — никто не собирается нападать на Томаса Чертыхальски в этом подвале, а родившиеся страхи — всего лишь знание того, что последний час он, Тихоня, проводит в компании «красного», вот и всё.

Отбросив полиэтиленовую штору в сторону, Томас вошел в «бункер».

Здесь было светло — возле козла, приставленного к противоположной стене, висел переносной радиоприемник с встроенным в корпус фонарем. Тихоня осмотрелся. Да, здесь был новый, чистый, безопасный, ещё не наполненный душевным человеческим теплом мир. Потолок состоял из трех бетонных плит. Недавно возведенные стены не были оштукатурены и сохранили следы деревянных подпорок, которые когда-то не давали раствору растечься. Пол был почти готов — осталось залить полоску у входа. Застывшая часть застелена мокрой, грязной пленкой. В ложбинках ещё стояли мутные лужи — Костя, чтобы прибить цементную пыль, разливал воду. Воздух сырой, затхлый — если сделать несколько глубоких вдохов, обязательно чихнешь.

— Настоящее логово маньяка, — сказал Томас, указывая на полиэтилен. — Грохнул, завернул и никаких следов.

Глаза Кости смешно округлились. Он задумался, почесал голый живот. Иванов сейчас мало походил на убийцу случайных гостей.

— Даже не знаю, что и думать, — сказал он. — Чего-то боишься?

— Я? — нет. Это ты пустил незнакомого человека в дом, завел в место, где нервы щекочутся и возникают странные желания, — ответил Томас, понимая, что сознательно нагнетает ситуацию, провоцирует.

— Бояться? Мне? — спросил Костя, и в его голосе было столько неподдельного удивления, что Тихоня невольно рассмеялся. Конечно, чего опасаться человеку, который три километра быстрых ходом тащит в руках два мешка цемента?

— А бункер выйдет на славу, — вдруг вынес приговор Тихоня и пошел по кругу, осматривая углы, стены и потолок. — Как по мне, даже слишком крепкий.