Антон Лаптев - Сумерки

Когда Безбородко вошел в трактир, то сильно поразился необыкновенной чистоте заведения. Деревянные столы были до белизны отскоблены, лампы не коптили, а в дальнем углу даже стоял вазон с пальмою, красой и гордостью трактира. Иван постоял некоторое время, осматриваясь и несколько недоумевая, как в подобном заведении может оказаться издатель, известный скандальной репутацией. Оглядевшись, молодой человек обратился к трактирщику, где он может найти господина Содомова. Трактирщик оглядел несколько удивленным взором Ивана и ткнул пальцем в самую глубину трактира, где стояли пустые столы. Безбородко, недоумевая, прошел к указанному месту и тут же обнаружил, что у трактира имеется ответвление вправо. Завернув, Иван оказался во втором зале. Там в небольшой нише за столом сидели два господина, один из коих и оказался Содомовым. Платон Николаевич увидал Ивана и приветливо улыбнулся ему. Он сделал знак рукою, приглашая присоединиться, одновременно что-то тихо сказав своему соседу. Лицо последнего тут же изобразило кислую мину.

— Иван Иванович, какими судьбами? Ну садитесь же, садитесь, милый друг, — ласково приветствовал Безбородко Содомов, указывая холеною рукою на свободный стул. — Вот, прошу любить и жаловать, мой старинный приятель, литератор, кстати весьма талантливый, — представил он своего соседа, с кислою миною встретившего появление Ивана. — Андрей Викторович Лебедев.

Сосед холодно кивнул головой.

— А вы-то здесь как, Иван Иванович? — спросил Содомов, пытливо разглядывая Безбородко. — Неужто тоже ищете иного? — задал он весьма странный вопрос.

Молодой человек не понял, о чем спросил его издатель, однако, памятуя о своем походе к княгине, предпочел делать вид, будто бы и вправду ищет иного.

— Да, — коротко сказал он. — А что тут заказывают?

Иван оглядел стол, на котором стояли чайники и чайные чашки, а также огромное количество всяческих сладостей, будто специально изготовленных для портних. Содомов и Лебедев лакомились сладостями и лениво оглядывали зал, явно выжидая чего-то.

К Безбородко подошел половой и молча поставил пару чаю и чайную чашку. Платон Николаевич дождался, покамест тот уйдет, и только тогда продолжил разговор:

— Жаль, что вы тогда с вечера быстро ушли. После вашего внезапного ухода началось самое интересное.

— Что же? — через силу сделал беззаботный вид Иван.

— Мы спорить о вас стали, — сказал Содомов, облизывая полные и несколько оттопыренные чувственные губы своего большого, словно у лягушки, рта. — Я, между прочим, отстаивал вашу точку зрения. В отличие от графа.

— А граф, он что? — осторожно спросил молодой человек, наливая чай мелко дрожащими руками.

— Граф? Да он все о власти говорил и о повелевании одного другим. Это ведь его, так сказать, конек. А вот мне ваши рассуждения о свободе чрезвычайно понравились, милый друг. Андрей Викторович, ты себе не представляешь, но Иван Иванович полностью за свободу, — обратился Содомов к соседу.

Литератор бросил на Ивана новый взгляд, полный холодного пренебрежения, и вновь устремил его ко входу в зальчик.

— Да, ныне уже многие толкуют о свободах, но все как-то не так, — сокрушенно заметил Платон Николаевич. — А ваше суждение мне сразу как-то в душу запало. Очень все точно говорили. От этого-то так и не понравились Григорию Александровичу. Но не стоит сокрушаться. Ему вообще никто не нравится, кроме него самого. А в вас сразу видно не только просветителя и либерала, но и радикально настроенного. Я тоже за полнейшую свободу! — неожиданно признался издатель, поглаживая с какой-то неприятной похотливой улыбочкой руки. — Чтобы было дозволено все. Вот моя философия и мое видение свободы.

— Да? — изумился Иван. — Но ведь я не в том плане. То есть я не то имел в виду. Знаете, я за свободу, но только лишь за свободу от деспотизма.

Лебедев коротко взглянул на Платона Николаевича и сокрушенно покачал головою. Издатель же в изумлении развел руками.

— А я-то думал, что вы сюда за иным пришли, — сказал он несколько сокрушенным и разочарованным тоном.

— Я, если говорить честно, пришел сюда по наущению старой княгини, — сказал Безбородко. — Это она мне подсказала, где вас искать.

— И зачем же я вам понадобился, милостивый государь? — нетерпеливо спросил его Содомов.

— Как вы знаете, граф Драчевский недавно женился. Так вот, он женился на моей невесте Лизавете Мякишкиной, кою я ныне разыскиваю. Чтобы вырвать из рук графа, — откровенно признался Иван.

Содомов повернулся к литератору:

— Вот видишь, Андрей Викторович, что я тебе говорил, Иван Иванович — из наших. Он хоть и не ищет иного, но к иному стремится. Так вы ищете Лизоньку, — вновь уже ласково обратился он к Безбородко. — Да. Девица, что называется, иное. Я вас понимаю. Беленькие локончики и овечье выражение лица — это все такой, знаете ли, шарман. Правда, уже несколько великовата, но еще вполне. Вполне, Андрей Викторович?

— Вполне, — скрипучим и противным голосом согласился с издателем Лебедев, не отрывая взора от входа в зальчик.

— Мне в ней сразу это разглядеть удалось, в Лизавете, — продолжил Содомов. — Так это ваша бывшая пассия? Вот славно! А граф ее, значит, увел. Знаете, милый друг, что я вам скажу. Она не ваша. Лизонька его, графская более. Она не совсем иная.

— Простите, Платон Николаевич, но я вас не понимаю, — сказал Иван, которому весь этот странный разговор начинал сильно надоедать. — Что значит «не иная»?

— Ах ты, господи, не понимает, — сокрушенно покачал головою издатель. — Не понимает. Это значит, что она слишком великовозрастна для иной.

Тут только Ивана осенило. Он вспомнил, что не так давно Содомов судился по делу о растлении малолетних девочек. Теперь только молодому человеку стало понятно, что имел в виду издатель под словом «иное».

— У Лизаветы в лице имеется такое нечто, что сразу увидел граф, — продолжил объяснение Содомов. — Ведь согласитесь, что Лиза ваша очень уж напоминает овцу? — обратился он к молодому человеку. — Да и вообще не только внешность, но и все поведение ее прямо говорит о том, что Лизавета — жертва. Самая настоящая, готовая жертва. Поэтому она и стала графскою женою. Граф для нее — ее Голгофа, ее, так сказать, крест. Правда, Андрей Викторович? — уже в который раз обратился издатель к Лебедеву за поддержкою. — Вот, а у графа к подобным девицам особый интерес имеется.

— Какой интерес? — в волнении спросил Иван.

— Самый обыкновенный. Как у меня к девочкам или, например, у Андрея Викторовича к мальчикам, — указал он на литератора. — Григорий Александрович ищет жертвы, а потом их мучает. И не только, вернее, не столько физически, сколько морально. Он же мучитель, и ему нужны жертвы. Это вполне закономерно, потому как каждый человек имеет право на интерес. В этом заключается идея свободы! — провозгласил Содомов. — Вы, Иван Иванович, тогда на вечере хорошо говорили, что свободный человек — это тот, кто может реализовать свой интерес целиком и полностью. Надобно разрешить все. Абсолютная свобода — вот наше кредо!