Антон Лаптев - Сумерки

Молодой человек медленно и неуверенно пошел на свет. Он понимал, что дойти до спален, где, возможно, скрывается Лизонька, иначе как через гостиную ему не удастся. Он уже было совсем дошел до того участка коридора, куда падал свет от распахнутых дверей, как из гостиной стремительно вышел сам Драчевский. Григорий Александрович и Безбородко столкнулись нос к носу. От неожиданности Иван отшатнулся назад, а граф мгновенно побледнел и вскинул руки.

— Ба, так ведь это же Иван Иванович, — с расстановкой проговорил он. — В гости надумали зайти, сударь? Почтить, так сказать, визитом перед отъездом? — необычайно ласковым тоном обратился Драчевский к молодому человеку. — Ну, милости прошу. Кстати, топорик-то оставьте. Думаю, он вам более не понадобится.

И граф с силою необыкновенной вырвал топор из Ивановых рук и аккуратно приставил к стене.

— Александра Львовна, у нас гость! — провозгласил он, вводя Безбородко в гостиную.

— Как мило! — вскричала княгиня, оторвавшись от игры на рояле и захлопав руками.

Иван мельком оглядел гостиную. Это была большая комната, обставленная, но как-то очень уж беспорядочно. Всюду валялись некоторые части мужского и женского туалета, а на столе лежали неубранные тарелки с остатками засохшей пищи. Было видно, что граф уже давно живет без прислуги. Но более всего молодого человека поразили свечи. Они стояли везде, где только было возможно, и в чрезвычайно большом количестве, освещая гостиную ярким светом. Свечи были даже на крышке рояля, заливая черный лак его желтоватым воском.

— Это хорошо, что вы, Иван Иванович, изволили зайти к нам в ночь перед отъездом, — сказал граф, усаживаясь в кресло и приглашая Безбородко занять кресло напротив. — Мы, кажется, не закончили наш спор относительно свобод. Я хотя и считаю вас намного ниже себя, однако готов не просто выслушать вашу точку зрения, но и даже подискутировать с вами, как с равным себе.

— Это либерализм, милый, — вставила княгиня с жеманною улыбкою записной красотки, чья кожа уже ощутимо начала вянуть, а лицо желтеть и чахнуть от старости.

— Я не спорить с вами пришел, граф, а забрать у вас мою невесту Лизавету Мякишкину, — заявил Иван.

— Что же касается моей законной жены Лизы, то она сейчас немного нездорова, — сказал Драчевский. — Она спит. Так на чем мы остановились?

— Что вы с нею сделали, мерзавец? — вскричал в волнении Безбородко.

— Давайте без оскорблений. Вы хоть и гость, и мой знакомый, однако я могу и жандарма позвать, — строгим тоном сказал Григорий Александрович.

Иван несколько успокоился и, памятуя о том способе, которым он проник в квартиру графа, предпочел покамест не связываться с полицией. — Вы, граф, изувер, — сказал он тихим, но решительным голосом. — Я теперь знаю о вас все. Вы замучили всех своих жен. И теперь хотите замучить несчастную Лизоньку. О каких свободах можно с вами дискутировать? Да, я вам не ровня, я это с радостью признаю. Потому что я не такой голубой крови, как вы, а потому не имею, по словам вашего товарища Содомова, некий особый интерес. Я за свободу. За настоящую внутреннюю духовную свободу. Если человек будет внутренне свободен, то его не заточить в рабство. Даже если держать на цепи в клетке, он и там останется свободным. А ежели вас, Григорий Александрович, в клетку заточить, то уже на следующий день вы будете форменным зверем и ничего человеческого в вас уж не останется. Потому что вы и так несвободны. Вы раб собственной жестокости. Отними у вас эту самую жестокость, и что тогда от вас останется? Да ничего, пустое место. Да еще разве что титул ваш. Все!

Граф некоторое время молчал, склонив голову и думая о чем-то своем, а затем произнес:

— Это вы все испортили. Теперь я это понял, безусловно понял. Я ранее не мог никак понять, кто же виновен в том, что страна таковой стала. Я уехал из одной страны, а вернулся в совершенно другую. Раньше я мог совершенно свободно делать то, что захочу, прямо у себя в особняке, а ныне вот приходится ютиться по чужим квартирам. Боже мой! — неожиданно вскричал Драчевский. — Это невыносимо! Такой вот червь все испортил! Куда же мне теперь ехать, где искать той власти, коей я лишился? Один мой знакомый, тоже граф, посоветовал ехать в Трансильванию. Там, как он уверял, имеется еще та толика власти над грязью, которую я здесь утерял уже навсегда. О каких свободах вы толкуете? Кому что хотите дать? Какое освобождение? Да эти же самые мужики, которых вы из наших ежовых рукавиц выдернули, они же вас самих потом на вилы поднимут. Не верите? Зря. Поднимут, можете не сомневаться. Мужиков надобно держать вот так вот! — Тут Григорий Александрович сжал свой кулак с такой силою, что аж пальцы хрустнули. — Чтоб никто и не пикнул. Пороть, жечь, пытать! А только дал слабину, то тут же тебя самого съедят.

Долгорукова встала из-за рояля, подошла к графу и ласково положила ему руку на плечо.

— Гриша, а не пора ли нам? — загадочно спросила она.

Драчевский тотчас же приободрился, сменив гневный тон на спокойный.

— Да, пожалуй что, пора. Знаете, Иван Иванович, мне импонирует ваша целеустремленность и преданность любви. А потому я решил вознаградить вас. И даже два раза!

— Ты добр, мон шер, — заметила княгиня, потягиваясь и изгибаясь, словно кошка.

— Во-первых, я решил подарить вам мою жену Лизу! — громко объявил Драчевский. — А во-вторых, вы станете свидетелем удивительнейшего научного открытия. Сколько лет подряд я бился над ним. Сколько мне пришлось из-за своего служения науке пережить.

Только сейчас Иван стал замечать необычный блеск, появившийся в глазах графа. Это был блеск безумца, находящегося в полнейшей уверенности в том, что он здоров.

Григорий Александрович встал посреди гостиной и раскинул руки.

— Я буду равен Богу! Понимаете, Иван Иванович? Равен Богу! Я верну молодость. У меня имеется секрет. Это самая большая тайна Вселенной, которую я раскрыл. Да, мне это удалось, — с гордостью объявил граф, обращаясь к молодому человеку. — Можете себе представить, что в каждом человеке имеется некий запас жизненных сил. Этот самый запас таится в его сердце. И в самый ужасный момент, в момент наивысшей боли, этот запас жизненных сил можно вырвать. Надобно только постараться. Доселе мне этого сделать не удавалось. Все, кто у меня побывал, были не подходящими для этого. И тут такая удача. Лизонька подошла…

— Что? — вскричал Иван. — Что вы сделали с Лизою?

— Ничего особенного. Только лишь слегка уколол ее иголкою в сердце, — заявил граф.

Драчевский подошел к столу, взял с него небольшую шкатулку и осторожно открыл ее. Долгорукова с трепетом смотрела, как граф вынул из шкатулки небольшой шприц, наполненный кровью.

Увидев ужасный шприц с длинною иглою, Безбородко в ужасе отшатнулся.