Яцек Дукай - Иные песни

Аксумеец тотчас принялся говорить, ломаный греческий полился рваным потоком; нимрод сдержал клинок. Младший разбойник, у которого на руках осталось лишь два пальца, поочередно то стонал, то рыдал.

Что оказалось: джурджи успели обрасти целым промыслом, как легальным, так и нелегальным. Пограничные банды, такие как эта, живущие на краю цивилизации, меж царствами и антосами кратистосов с грабежей и разбоя, учуяли свой шанс. Конечно, и разговора не было, чтобы нападать на джурджу открыто, намного выгодней нападать на купеческие караваны, те хотя бы точно везли какие-то богатства; но существовал другой способ выжимать из аристократов севера деньги. Разбойники дожидались, пока небольшая группа не удалится на длительную охоту — и похищали тех охотников, что поважнее. Чтобы не ошибиться, к участникам джурджи присматривались еще в городах Золотых Королевств: кто важнее, кто платит, кому кланяются. Лучше всего похитить его родных; а самая желанная жертва — дети. Аристократы платят сотни талантов. Обмен происходит в пустынных частях Садары или в джунглях, под дикими антосами.

Господин Бербелек вспомнил того предполагаемого вора на базаре в Ам-Шазе. Ну да, следовало догадаться.

Тем временем вернулся Ливий с ксеврами.

— Трудно поверить, — качал он головой. — Александрия бы от сплетен гудела. А никто даже не заикнулся.

— Там не тот город, где человек добровольно признается в собственной слабости, — сказал господин Бербелек.

Тобиас встал над разбойником.

— Но ведь большую часть джурджей ведут нимроды, как вы могли надеяться, что вас не выследят?

— Не выследили. Ни разу до сего дня. Трижды.

Иероним глянул на Ихмета, приподнял бровь. Перс приложил ладонь ко лбу.

Связанных похитителей бросили на зебр и шагом отправились назад к лагерю джурджи. Солнце еще не начало выползать из-под земли. Господин Бербелек ехал подле зебры старшего разбойника (звали того Хамис) и слушал в тиши африканской ночи поспешную исповедь — все, что Хамис только мог выдать, что вообще стоило выдавать. Их пятнадцать, предводителя зовут Ходжрик Кафар, дезертир из Мемфисской Гвардии. В Эгипте, Аксуме, Хуратии, Эфремовых шейханатах и в Золотых Королевствах назначена цена за голову пятерых из них. Меж ними нет ни одного ареса или нимрода, только демиургос Воды, который открывает им в пустынях источники. Все вооружены кераунетами. В их лагерь можно попасть так-то и так-то; смена караула тогда-то и тогда-то; если охрана, то здесь, здесь и здесь. Сохраните мне жизнь, эстлос?

Смена разведчиков должна произойти завтра, а значит, не стоило откладывать. Господин Бербелек отдал пленников под опеку Н’Те. Попугаю приказал передать остальным, что через час выступает военная экспедиция, оказия, чтобы получить добычу, славу и благословение богов. Пятьдесят мужчин! Конечно, все куррои поднялись вверх. Выбирал Тот, Кто Отгрызает. Что до охотников, то с Иеронимом, конечно же, поедут Ихмет, Тобиас, Завия и Попугай, но и здесь высказали желание почти все — наконец-то настоящее приключение. На них должны напасть разбойники! Будет что рассказать. Даже старый Ап Рек впал в форму юношеского возбуждения. Господин Бербелек отказал. Авель попросил его лишь раз; ему тоже отказал. Алитэ и Клавдия, услышав короткое «нет», демонстративно обиделись. Когда укладывали припасы на хумиев, Иероним отдал последние приказания Шулиме. Та слушала молча. Затем протянула ему руку. Поцеловал ее внутрь запястья, в горячую кожу над пульсирующими жилками.

Караван и отряд Бербелека двинулись в противоположных направлениях, быстро потеряв друг друга из вида. Дюжина животных и полсотни негрских воинов растянулись длинной цепью — шли прямо во встающее над саванной Солнце, в туннель горячего сияния, раскрывающийся на линии горизонта. Н’Зуи начали петь, голоса вздымались в ритме бега. Ихмет сразу же оказался впереди отряда, растворясь в Солнце. Господин Бербелек остался позади, замыкая цепь воинов и животных.

Через полчаса сбоку от него объявился Авель на взмыленной ксевре. На взгляд отца ответил широкой усмешкой.

— Думаешь, можешь мне хоть что-то запретить?

Господин Бербелек хлестнул его риктой через грудь. Авель упал с ксевры.

Господин Бербелек остановил Избавление; подождал, пока юноша снова взберется в седло.

— А теперь станешь слушаться моих приказов.

— Да, эстлос.

В Солнце, в Солнце, в Солнце, когда с каждым мигом становится жарче, и сухой воздух дерет горло, с каждым вдохом все сильнее и сильнее сжимающееся; если нужно сказать фразу, слово, сперва приходится смочить его слюной, но слюны нет, тянешься к фляге, прежде чем открыть рот. Капюшоны наброшены на головы, шляпы надвинуты, труфы обернуты вокруг лиц — откуда б она ни взялась, тень благословенна. Тень, прохлада, влага, вскоре уже ни о чем другом тебе думать невмочь, сознание бежит власти воли. Они не остановились в полдень, не станут задерживаться, пока не доберутся до цели. Н’Зуи бежали без устали; белые все переносили хуже. Тобиас начал плескать на себя воду — когда при очередном своем возвращении это увидал Зайдар, выругал аристократа на трех языках. Когда пополудни переходили болотистую речечку, только нимрод, арес и господин Бербелек не задержались у нее вместе с ведомыми неграми хумиями.

На закате Солнца Зайдар принес весть, что скалы, на которые указал Хамис — наклоненная призма посреди равнины, — как раз за горизонтом. Нужно дождаться сумерек, чтобы нимрод мог подобраться поближе и разведать позиции банды точнее. Н’Те назначил караулы и людей при животных. Господин Бербелек приказал опорожнить кишечник. Никакого огня, конечно же; никаких трубок и махорников. Сам отошел от круга воинов. Присел на горячем камне, писал в лучах гаснущего Солнца: «Если всё сложится, как складывалось некогда, если морфа придет в согласие с морфой — докажет ли это хоть что-нибудь? А если потерплю поражение — доводом чего оно будет? И впрямь ли можно настолько хорошо притворяться чужой Формой? Я такой же сын стратегоса Бербелека, как и Авель; и оба жаждем одного. Один из нас вернется из этой джурджи победителем». Солнце зашло, он не мог писать дальше. Вернулся к людям. Ливий угостил его разведенным вином, Попугай кинул арфагу. В оранжевом блеске Луны все казались моложе, худее, кожа — глаже. Иероним пригляделся к Авелю, что переговаривался шепотом с Завией. А если Авель погибнет? Может погибнуть, независимо от нашего преимущества, всякая битва — потенциальная обоюдная резня. Но я не могу ему запретить, бросаться в смертельную опасность — неотъемлемое право и обязанность его, время пришло, именно теперь, молодость. Иероним высосал арфагу в молчании.

Как всегда, никто не заметил возвращения нимрода.