Яцек Дукай - Иные песни

Кабина обставлена чрезвычайно скромно, как видно, чтобы не заслонять панораму космоса, — без мебели, без украшений, несколько ковриков и подушек, брошенных на пол. Сильнее всего сияние звезд сдерживало постоянное свечение самой ладьи, пиросный жар, направленный и внутрь нее.

— Лакатойа, Дева Вечерняя, — сколько раз я уже возил ее вниз и обратно? Последний раз, кажется, года полтора назад, да; и она говорила мне, что наконец-то, похоже, нашла человека. Это все и так уже зашло слишком далеко, нечего ждать, Госпоже должно принять решение, едва только это началось в океаносе, на южных островах, и в Земле Гаудата, в Южном Льду, кто знает, что там происходит, в морозе, в снежных метелях. Лакатойа желала, чтобы я спустился туда прямо с неба, но «Уркайа» не выдержала бы такого холода. Знаю, у Госпожи свои причины, старые ненависти, зачем бы ей, в конце концов, спасать тех, кто ее Изгнал, — но это ведь оно сперва пришло к нам. Проведаешь Отвернутое Узилище? Прикажи свозить тебя. Нужно ударить как можно быстрее.

Ударить. Как можно быстрее. Господин Бербелек в молчании грыз грорехи. Меня используют, так я и знал, Шулима меня использует, слепое орудие. (Ярость!) Действительно ли она не хотела смерти Авеля? Та уж точно не помешала планам Шулимы. Ярость! Но ведь именно ярости от меня и желают.

Он отер руки, поднял взгляд на округлую тень Луны, которую «Подзвездная» догоняла по пологой дуге; Солнце, в своем ежедневном круженье над Землей, было теперь совершенно невидимо из-за Луны, бегущей вокруг Земли почти с той же скоростью, — но изменение это возникло из-за изменения положения ладьи, а не из-за астрономической меканики. Впрочем, Солнце — быстрее Луны и в конце концов выйдет из-за нее (либо из-под нее — если ладья изменит плоскость орбиты). Тогда вокруг внутреннего трюма «Уркайи» растянут черный шелк, чтобы земляне не ослепли. А вот что ощутят здесь, в голове, сами лунники?

— Еще ничего не решено, — сказал господин Бербелек, высматривая в лунной тьме огни городов Иллеи. — Если цена будет соответствующей…

Омиксос Жарник взорвался смехом — так, что на бицепсах и груди его загорелась дюжина крохотных огоньков, как если бы он выпустил огонь сквозь поры на коже.

— Хочешь с ней торговаться! Назовешь Иллее цену и — «соглашайся или нет»! Ха!

— Раз уж ее дочь посвятила столько времени… Полагаю, что ей придется согласиться.

— Ха! — Наездник Огня промокнул золотые искры в уголках глаз. — Хотел бы я на это посмотреть!

— Скажи, — господин Бербелек взглянул на гиппиреса, — какова подходящая цена за первородного сына?

— Ах!

Омиксос замолчал на миг. Долил себе вина, гостю — воды.

— Месть, — сказал наконец.

— Да.

— Кого обвиняешь? Иллею?

— Мне кажется, они желают купить мою месть, что все так и планировалось. Не знаю, летел бы я вообще сейчас, если бы не ради мести, собственно. Но сам я никогда не думал так: «месть». Лишь теперь вижу, что такова Форма. И что именно так это и выглядит с их точки зрения. Должен был он погибнуть? Не знаю. Но — помогло.

Омиксос сделался серьезен, почесал голый череп. Внимательно посмотрел на господина Бербелека из-под тяжелых век. Над его правым плечом восходила некая исключительно яркая звезда — Венера?

— Оказываешь мне честь своей искренностью, — проворчал гиппирес; он и вправду выглядел сконфуженным, это была не ирония. — И что я могу тебе сказать, эстлос? Я лишь однажды видел госпожу Иллею, издалека, когда та принимала клятву гиппирои. Я не мудрец. Но. Но — да. Отчего ее называют Жестокой? Подумай. Послала вниз, меж страшнейшими своими врагами и в пасть величайшей опасности свою единственную дочь.

Господин Бербелек кивнул.

И уже до конца беседы форма ее удерживала сторону меланхолии. Поднявшись, чтобы уйти, и глядя, как гегемон «Уркайи» открывает перед ним дверь и благодарит коротким поклоном за морфу высокой искренности, господин Бербелек понял, что на самом деле выиграл и подчинил себе гиппиреса, пусть даже заранее и не планировал такого; что это — тоже способ, и что такими путями тоже восходят на троны.

Несмотря на боль, крепко пожал предплечье Омиксоса.

— Лакатойа была права, — сказал Жарник. — Толково выбрала, эстлос. Именно кого-то такого нам и нужно.

— Кого?

— Кратистобойца.

5 Януариус 1194. Крылья полностью развернуты, огромные полотнища эфира, длиной в пять, семь стадиев. Их самих невозможно рассмотреть, свет проходит сквозь них; только их ребра, твердую несущую конструкцию, будто прожилки на гигантских космических листьях, лишь они видны на фоне звезд. Теперь запишу, как мне это объяснено: эфир кружит вокруг Земли орбитами, зависящими от степени его сгущения, от скорости и от рода архэ, с каким он связан (пироса, например, в случае Солнца). Чтобы вознестись с Земли на орбиту Луны, ладья должна подхватывать своими «парусами» все более высокий ураниос, пока не сравняется с эпициклом Луны; хвост же служит дополнительным рулем. И таким образом галсируют сквозь небесные сферы.

Те, кто шептали, были правы. Горячим воздухом, наполняющим внутренности ладьи, звуки разносились на сотни пусов тайными эфирными орбитами, стекая — будто горные ручьи — в темные закутки или на перекрестки геосного скелета «Уркайи». И тот, кто знал места пересечения невидимых орбит, мог подслушать любого. Как оказалось, подслушана Марианна Гельтийка, когда пробовала подкупить своими прелестями одного из цыган, чтобы тот изготовил аэровый яд; цыган спросил, для кого это, она не ответила, но все всё прекрасно понимали. Подслушала это одна из навигаторш «Уркайи». Рассказала гегемону. Не было дознания, процесса, вопросов о вине и просьб о признании. Омиксос приказал вышвырнуть Марианну за борт.

Ей связали за спиной руки, вокруг левой щиколотки защелкнули пуриническую цепь. Лунные дулосы отволокли ее на корму ладьи, прикрепили цепь к хвосту скорпиона и вытолкнули девушку в пустоту. Все это было прекрасно видно сквозь прозрачные стены «Подзвездной». Лунники не глядели, а вот пассажиры — собрались на корме. Арианна беззвучно всхлипывала, уткнувшись лбом в горячий ураниос. Господин Бербелек стоял за ней, сжимая ее плечи. Дочь жрицы крутилась на длинной цепи вокруг дрожащего от тысяч вечномакин хвоста «Уркайи». Должно быть, кричала, если судить по широко распахнутому рту, но внутри ладьи ничего не было слышно. Первый час она моталась, пробуя освободиться от цепи или притянуть себя ближе к хвосту; безрезультатно. Затем на ней начала тлеть одежда, отпадать кусками. Медленно испепелились волосы. Она кашляла и царапала горло, мало аэра, слишком много пироса, легкие этого не выдерживали. На третьем часу зацепилась бедром за эпицикл большого скопления ураниоса, и эфир врезался в ее тело, распарывая кожу и мышцы, дробя кости. Огонь моментально выжег рану. На четвертый час потеряла сознание. На шестой, должно быть, снова пришла в себя; тогда уже горела ее кожа, эфир вгрызался в кровоточащее тело, от лица осталась коричневая маска черепа и кровеносных сосудов. На седьмой час из-за Луны вышло Солнце.